Закладка еще каторжней сгребанья. Проработав час, пожилой шахтер дал себе слегка роздых, окликнул сына.
— Положь пока лопату, Джон, — сказал он, — иди сюда, подсобишь с этой кучей.
Сын подполз, и они оказались лицом к лицу, обнаженные, черные, в поту, обильном, как течь из худых кранов.
— Джон, — сказал пожилой, — подопри-ка тут поближе доской. Порода излом дает, видишь?
Сын повернулся на бок и увидел зубчатый излом пластов, наискось секущий кровлю. Толковать и спорить было не о чем; дело было ясное. Отец снова взялся за укладку. Джон поворочался — свободной доски и стоек не видно было около. Чтобы не заниматься поисками крепежа, он решил просто передвинуть доску с двумя стойками ближе к возводимой стене, хоть и знал, что в такой передвижке есть доля опасности. Он осторожно убрал одну стойку, и лишенный подпоры конец доски колебнулся. Пожилой поднял глаза: «Ты что делаешь… не тро…» Но уже и второй стойки нет, и чрево земли содрогнулось. Отцовская рука пихнула Джона в бок, выталкивая из-под кровли, и это было последнее, что он ощутил в урагане рушащейся породы.
Пыльное облако всклубилось по лаве, вдоль расседающихся пластов, ширясь и густея. Нежданный порыв ветра, удушливая пыль — вот и все сигналы катастрофы, уловленные горняками среди машинного шума. И люди поняли, кинулись прочь. Земля взбунтовавшаяся — это враг, от которого беги, а вопросы задавай потом. Отбежав на сотню ярдов, они встали тревожной группой; один из них выключил главный выключатель и остановил брошенные людьми машины.
Прислушались.
Слышно было, как разлом движется, распространяется, как разверзаются возмущенные недра земли, страшной в гневе.
Затем тишина.
— Никого там не осталось? — спросил один.
— Навальщики все здесь, — сказал другой, — но в верхнем забое было двое забутовщиков. Они, должно быть, высигнули в бортовой штрек…
— Будем надеяться… — сказал третий. Всем было не до улыбок.
Коленчатыми переходами они направились к забою. В штреке был полный разгром, верхняк рвано покорежен, стойки сломаны, а вход в забой перекрыт стеной рухнувшей породы. Одежда обоих шахтеров по-прежнему висела шагах в ста отступя, но самих людей не было ни признака.
Навальщики переглянулись. Они поняли — отец с сыном где-то там, за глухой стеной камня, и если не произошло чуда, то оба размозжены всмятку. Старший повернулся к одному:
— Скажи десятнику, что у нас завалило двоих на третьем западном. Захвати там из ящика санитарную сумку. Скажи, что вряд ли обойтись будет без пары носилок.
Принялись разбирать туго спрессованный камень завала.
Десятник направил людей и носилки, позвонил затем на поверхность. «Соедините с управляющим, быстрей», — сказал он. Десятник был молод, такой несчастный случай стрясался у него впервые, а из услышанного он понял, что надежды мало. Ему уже кошмарно замерещилось разбирательство, следствие, инспектор Ее Величества, слухи, кривотолки — и он в гуще всего.
— Прошу извинить, господа, — сказал управляющий и взял трубку. Члены профсоюзной депутации зашуршали бумагами, зашептались.
— Управляющий слушает… Что? На западном-три, говорите?.. Двоих завалило… Сейчас прибуду. За работу, и поживей. Спущусь немедля. Добро.
— Н-да, — сказал управляющий, — придется, господа, нашу встречу отложить. На третьем западном двоих завалило; дело худо, надо спускаться в шахту.
Профсоюзники ушли.
Понеслись во все концы распоряжения. Оповестить медпункт. Подать к стволу машину «Скорой помощи». Послать за врачом.
Управляющим надел комбинезон, шахтерскую каску, ботинки. Вздохнул о вечере, который будет потерян. Потянулся опять было к телефону, но, передумав, снова вызвал задерганно-спешащего секретаря.
— У тебя есть дома телефон, Джек?
— Да, сэр.
— Не в службу, а в дружбу — позвони в Кларендон-отель часов примерно в семь и скажи, что не смогу быть.
— Слушаю, сэр!
Он очнулся, из темноты перейдя в темноту; на плечи и спину давила невыносимая тяжесть. Долго лежал, не понимая, где он. Затем понял по кислому запаху своего потеющего тела: пот и шахта нераздельны; значит, он в шахте. Его пронял озноб. Опоминаясь, он стал определять положение тела. Он лежит плашмя на животе, ноги слегка подобраны, руки вытянуты вперед, точно нырять собрался. Двигать руками и пальцами в узком промежутке можно, дотянуться же до лица или до туловища нельзя. Зажат, как муха в щели. Но жив.