Хагету редко приходилось сталкиваться с открытым неповиновением. В таких случаях он выглядел еще моложе своих двадцати двух лет. Он озадаченно запустил пятерню в свою рыжую шевелюру и страдальчески смотрел на них. Решимость его, однако, не поколебалась, и с неожиданной мальчишеской задушевностью он сказал:
— У нее навалом выпивки — виски, вишневая, мятный ликер. — Затем он встал из-за стола и через узкий проход между Шарагой и соседним столом направился за кассу к лестнице, ведущей в темную, антисанитарную уборную, которую предоставлял своим гостям Вителлони. Хагет уклонялся от боя редко и самым незамысловатым способом.
Кенни, в чьей жизни секс чаще всего бывал бременем, выслушал план Хагета с разочарованием и замешательством. Он так надеялся, что этот вечер может стать переломным, принесет откровение и он узнает наконец, что к чему и для чего все это. А теперь, наверно, беседы не будет. Он думал о неизвестной Кларе с ненавистью. Серые глаза Сюзанны смотрели на него по-матерински. Она угадала его разочарование. Она уже почти решила увести Кенни с собой, когда Редж и Роза молча сели за стол Шараги. Решимость Розы не пропустить вечеринку восторжествовала, но с ее толстого накрашенного личика еще не сошла обиженная гримаса, при помощи которой она одержала победу. Сюзанна увидела Реджа и поняла, что должна остаться, но она сжала колено Кенни и сказала: «Не огорчайся, Кенни. Разговоров будет сколько хочешь».
Шарага сложилась, чтобы расплатиться за обед, и, несмотря на обещанные напитки Клары, захватила с собой еще красного вина. Кенни платить не позволили. Их было одиннадцать, когда они расселись по такси, чтобы ехать в Хайгейт. Рассчитываться за дорогу пришлось Кенни, потому что у всей Шараги не набралось бы и пяти шиллингов. Ему было очень приятно платить шоферам: он чувствовал себя увереннее от того, что деньги ему даются легче, чем Шараге.
Шарага хлынула на ступени большого, регентских[38] времен, дома, принадлежащего мисс Тёрнбул-Хендерсон. Невысокий пожилой мужчина с румяными щеками и проседью в черных волосах уже звонил в дверь. Он сразу утонул в гомоне Шараги и к тому времени, когда дверь открылась, был уже оттеснен легкомысленной молодежью к самому началу лестницы. Прислуга-итальянка — за четыре месяца четвертая у мисс Тёрнбул — была не в состоянии понять или сдержать Шарагу. Когда Клара прибыла на место происшествия, Шарага уже снимала многочисленные шарфы и перчатки, носимые обеими половинами во всякое время года. Клара была обескуражена; ее большие темные глаза стали круглыми, как у лемура, пухлое молодое лицо от застенчивости и смущения залилось густым румянцем, ее длинные серьги вздрагивали. Застенчивость шла ей; даже Кенни, пораженный ее миловидностью, почувствовал, насколько оправданны желания Хагета.
— Мы купили вина, — сказал Хагет, — мы отмечаем день рождения. Я помню, после той встречи вы говорили мне, что хотите познакомиться со всей Шарагой.
— Ах, боже мой, — воскликнула Клара, причем ее серебряное платье замерцало и заволновалось, — я жду Тристрама Флита. — Затем воскликнула с еще большей тревогой: — Мистер Флит! Мистер Флит! Вы уже здесь. — Через головы Шараги она приветствовала пожилого незнакомца любезной, хотя и обеспокоенной улыбкой. Тристрам Флит отвечал ей столь же любезной, старомодно-учтивой улыбкой. Между ними была непреодолимая стена спортивных курток, курток с капюшонами, шерстяных шарфов, плащей.
Казалось, что мистер Флит и Клара вот-вот начнут пробиваться друг к другу. Но положение спас Хагет.
— Слушайте, — сказал он, — я понятия не имел, что вы Тристрам Флит. Я Хагет, а это Редж Белвуд.
— Здравствуйте, — ответил мистер Флит. — Позвольте сказать вам, мистер Хагет, что ваше стихотворение «Слово св. Хуана де ла Крус»[39] доставило мне большое удовольствие.
— «Слово и дело», — сердито поправил Редж, но Хагет искренне обрадовался.
— Спасибо, — сказал он, довольный мальчик, а затем сердитый мальчишка добавил: — Мы, конечно, не приемлем большей части ваших писаний.
— Ах, — вздохнул мистер Флит с застенчиво-огорченной гримаской. — Ах, что ж!
Сколько такта, подумала Клара. В конце концов, может быть, все и обойдется. Свести Хагета и его труппу с Тристрамом Флитом — такое не каждый день бывает. Но для чего же еще существует «Горный склон», для чего нужны оставленные мамулей деньги, если не для того, чтобы создать интеллектуальный форум? Она была взволнована предстоящим тет-а-тетом с Тристрамом Флитом, но к волнению примешивалась тревога. Теперь же она могла ограничиться ролью хозяйки, которой посвятила свою жизнь.
— Мистер Хагет уже выступал перед клубом, — сообщила она Тристраму Флиту, а Хагету пояснила: — Мистер Флит пришел, чтобы договориться о дискуссии, которую я надеюсь организовать. — Хагет и мистер Флит были избавлены от необходимости продолжать разговор. Но опасаться молчания не приходилось, ибо Шарага громко спорила, похож ли Флит на свои фотографии, важно это или нет, важно ли, на что он похож, и вообще сам-то он важен ли. Кенни молчал, ибо, не читая ни воскресных, ни еженедельных книжных обозрений, он понятия не имел о Тристраме Флите.
Рыженькая подруга Гарольда тоже молчала; она читала все воскресные и еженедельные книжные обозрения и чувствовала, что наконец действительно проникла в художественные круги.
В большой гостиной, которую Клара постепенно заполняла китайщиной в духе Брайтонского павильона[40], оставалось всего несколько хиловских[41] кресел матери. Мистер Флит, усевшись в одно из тех, что поудобнее, решил сказать хозяйке несколько похвальных слов по поводу ее панелей с драконами.
— Они восхитительно безобразны, — сказал мистер Флит, — но, — добавил он, ибо во вкусах не признавал половинчатости, — не бойтесь сделать все это еще во сто крат безобразней. Я бы хотел повсюду видеть драконов — извивающихся, сплетающихся в безобразных объятиях. Особенно на потолке.
Подобные разговоры были не для Шараги, и она рассеялась по комнате, стараясь поглотить как можно больше спиртного в кратчайшее время. Они добились у Клары разрешения составить в большой фарфоровой вазе крюшон. Шарага всегда стремилась смешать как можно больше разных напитков, чтобы сберечь драгоценное время и не канителиться с выбором.
Тристрам Флит робел перед Шарагой, особенно перед Хагетом. Иначе он не сделал бы этого замечания о драконах, он осознал его неуместность сразу. Он принял приглашение мисс Тёрнбул-Хендерсон выступить перед Клубом встреч писателей и читателей не без опаски, но она предложила такой хороший гонорар, что он по совести мог считать это своим долгом. Узнав, что один из вожаков молодого поколения тоже счел это своим долгом, он несколько взбодрился, но его огорчало, что их первая встреча происходит в столь непривычной обстановке. В таких случаях мы обычно находим прибежище — очень удобное прибежище — в ухаживании за молодой дамой. Однако у девушек Шараги были ненакрашенные лица и грязные волосы; они претили ему. Сдобная, хотя и несколько бессмысленная миловидность Клары, напротив, приводила его в восхищение. Он жалел о загубленном тет-а-тете. Но посвятить себя Кларе сейчас, нелепо связав себя в глазах Шараги и Хагета с ее клубом, гоняющимся за знаменитостями, — на это он пойти не мог. Поэтому, когда Хагет присел на корточки возле его кресла и завел по-мальчишески дружелюбный разговор, как обыкновенный энтузиаст из старшекурсников, мистер Флит ощутил большое облегчение. Вскоре они обсуждали экономические перспективы, открывающиеся перед молодым писателем в современной Англии.
Шарага пыталась преодолеть свою робость перед китайским убранством тем, что без передышки пила; Клара пыталась преодолеть свою робость перед Шарагой тем, что безостановочно ей подливала. В короткое время выпили очень много.
Сюзанна была подавлена: Редж и Роза начали обжиматься. Она решила, что со стороны Хагета просто низость позабыть о Кенни в день его рождения.
38
Регентство — период в британской истории (1811–1820 гг.), когда регентом был Джордж, принц Уэльский, впоследствии король Георг IV.
39
Св. Хуан де ла Крус (X. Йепес-и-Альварес) (1542–1691) — богослов и поэт-мистик; вместе со св. Тересой основал монашеский орден босых кармелитов.