Кенни проснулся в полной темноте. Его очень тошнило. Раньше всего он подумал о том, что надо выйти: по природе он был очень вежливым человеком, если его не обижали, а Клара оказала гостеприимство Шараге. Было бы ужасно, если бы его тут вырвало, но он смог удержаться, пока не вышел. Все было объято тишиной, когда он согнулся под кустом сирени. Когда он поднял голову, небо показалось ему огромным; месяц озарял бескрайние пространства. Вдали загудел поезд, и чувство одиночества стало почти нестерпимым. На глазах навернулись слезы. В дурмане он отчаянно пытался удержать важные мысли, услышанные от Хагета. Он двинулся через Хемпстед-хит, чтобы на ходу дойти до самой сути.
Подполковник Ламбурн посмотрел на часы и с досадой обнаружил, что уже половина первого ночи. Он любил выходить на прогулку ровно в половине одиннадцатого, но за последнее время несколько раз засыпал после обеда и сегодня, должно быть, проспал дольше обычного. Впрочем, чему удивляться — после этого бесплодного разговора с господинчиком из министерства торговли, нижним чином без капли разума.
Подполковник запер дверь своей квартиры — задача не из простых после того, как он врезал третий замок, но бдительность не повредит, учитывая создавшееся положение, — и бодро зашагал вдоль Парламент-хилл к Хемпстед-хиту. В руке у него был портфель, ибо, несмотря на три замка, есть вещи, которые спокойнее держать при себе, памятуя о благе сограждан. Для своих семидесяти четырех лет он держался прямо и двигался бодро. Розовощекий, с ясными голубыми глазами, он выглядел еще видным мужчиной и одевался элегантно, хотя его черная шляпа и пальто были поношены. Он с удовлетворением отметил, как быстро сон восстановил его силы после очень утомительного дня. Визиты в центральные конторы Прюденшл[44], в Королевское географическое общество, в казначейство, в министерство торговли, к Питеру Джонсу, в боливийское посольство, в Собрание Уоллеса[45], в молитвенный дом — немногие в его возрасте могли бы справляться с такой программой — изо дня в день, в дождь и в вёдро; но ведь и немногие в его возрасте несут на себе такую ответственность, да что там в его — в любом возрасте. Он мрачно улыбнулся. Глаза его водянисто поблескивали.
Перебирая в уме сегодняшние встречи, он был огорчен двумя обстоятельствами: некомпетентностью нижнего чина в министерстве торговли и еще больше — огорчительной беседой с этим господинчиком из Прюденшл. Во-первых, он не питал ни малейших иллюзий насчет того, что этот господинчик вовсе не такая большая шишка, какой он представлялся, но самое огорчительное — у подполковника было твердое подозрение, что это тот же самый господинчик, который несколько дней назад представлялся ему хранителем Королевского ботанического сада, и, что греха таить, тот же самый, который выдавал себя за секретаря Бюро патентов в прошлом месяце. В каковом случае… Но дисциплина — превыше всего. Кампания должна идти своим порядком; главное, без паники.
Он прикинул диспозицию на завтра: Городской совет Уилсден-боро, Канцелярия лорда-гофмейстера, Дирекция зарубежного вещания, Управление по делам Шотландии, смотритель Ричмонд-парка, Совет по делам искусств, Дом друзей[46], секретарь Джуниор Карлтона[47]. Утомительный день. Веки подполковника Ламбурна смежились, но через мгновение он напряг лицевые мускулы и зашагал дальше.
Когда он проходил мимо скамейки под большим дубом, внимание подполковника привлекла сидевшая на ней фигура. Юноша. Огорченный, видимо. Впрочем, в мире скоро будет много огорчений, если только эти господа не возьмутся наконец за ум, как им давно бы следовало. Тем не менее нет на свете картины более ужасной, чем мужчина в слезах, — в высшей степени деморализующее явление.
Подполковник приготовился продолжать свой путь, но тут, движимый собственным огорчением и одиночеством, решил выяснить, нельзя ли чем-нибудь помочь юноше. Привыкший к делам официальным, он был, однако, мало искушен в налаживании человеческих контактов. Он присел довольно скованно на другой край скамейки и лишь через несколько минут, робея, заставил себя произнести:
— Не могу ли я оказать вам помощь?
Юноша взглянул на него огромными глазами.
— Не интересуюсь, — сказал он. — Понял?
Подполковнику Ламбурну были знакомы эти слова.
— Я не удивлен, — сказал он, — мало кто заинтересован в том, чтобы узнать Правду. — Однако, к его удивлению, юноша ухватился за его слова.
— Кто сказал, что я не интересуюсь Правдой: как раз я ищу ее, понятно?
— А, — сказал подполковник Ламбурн. — В таком случае… — Он полез в нагрудный карман, вытащил кожаный бумажник и вручил Кенни визитную карточку. «Подполковник Ламбурн (отст.), Лондон С-3, Парламент-хилл, 673».
Юноша прочел карточку и сказал:
— Я и подумал, что вы похожи на полковника.
Но подполковник, по-видимому, уже не слушал его, он открыл портфель и начал извлекать разнообразные карты.
Он заговорил громко, невыразительным, официальным голосом.
— Я отлично сознаю, сэр, — сказал он, — что вы человек весьма занятой. — Мальчик взглянул на него с недоумением. — Так же, как и я, — продолжал подполковник, — а посему не буду злоупотреблять вашим терпением более, нежели необходимо для того, чтобы доложить суть крайне серьезной проблемы, стоящей в настоящее время перед нашей страной. Проблемы, которая тем не менее, как я надеюсь вам показать, будучи верно схваченной и без промедления разрешенной, таит в себе неисчерпаемые возможности. Проблемы, которая, как я уже сказал, будучи разрешена должным образом, открывает человечеству более прямой путь к постижению высшей правды жизни, нежели все, что было до сих пор. А теперь, — сказал он, и его слезящиеся голубые глаза блеснули в казенной улыбке, — довольно болтовни, и позвольте предложить вашему вниманию эти три карты.
Он поискал глазами стол перед собой и, не обнаружив его, расстелил на земле карту Англии.
— Не буду напоминать вам, сэр, — сказал он, — что мое заявление является, конечно, совершенно секретным. Я не люблю, — он обеспокоенно посмотрел на Кенни и покачал головой, — досужих разговоров о заговоре. Людей нередко расхолаживает, когда я рассказываю им о беспрерывных преследованиях, которым я подвергался. Глупцам легко избегнуть Правды, назвав ее безумием.
Кенни с нетерпением посмотрел на старика и взволнованно спросил:
— Вам приходилось сидеть в лечебнице?
Подполковник напряженно вытянулся.
— Один раз моим врагам удалось меня упрятать, но мне приятно сознавать, что справедливость восторжествовала. — Он сложил карту и выказал намерение уйти.
— Нет, не уходите! — крикнул Кенни. — Я хочу послушать, что вы скажете. Может, вы объясните, в чем Правда?
Старик снова расстелил карту.
— Мне очень приятно, сэр, встретить такое понимание, — сказал он. — Вы мудрый человек. — И он начал объяснять красные линии и крестики на карте. — Здесь вы видите, — сказал он, — древние верховые тропы восемнадцатого и девятнадцатого веков. Насколько мне удалось их определить. — И в рассеянности повторил: — Насколько мне удалось их определить. Далее, — Он расстелил другую карту, размеченную синим, — здесь у вас правительственные оборонные зоны, атомные электростанции и артиллерийские позиции, указанные в Акте о защите королевства.
В памяти Кенни воскрес разговор Хагета с Флитом, и глаза его округлились.
— Вы можете заметить, что эти верховые тропы фактически ведут в оборонную зону. Едва ли просто совпадение, замечу я. Теперь взгляните на третью карту. Карта обнаруженных кладов, выпущенная Департаментом общественных работ. Отметьте расположение верховых троп по отношению к кладам и по отношению к оборонным зонам.