— Ой, холодно, правда? — хныкала она. Потом она стала на колени и так осталась, по пояс в воде.
— Ну вот, теперь перейдем к первому упражнению, — сказал Джимми. — Движения ног.
Он показал ей, как держать на воде ладони и как надо поднять подбородок, делая простейшие лягушачьи движения ногами. Но у толстухи ничего не получалось. Она вся подавалась вниз, будто штангу собиралась выжать, но ноги ее совершенно не слушались, а когда чуть-чуть набегала волна, она разевала рот и задирала голову, как перепуганная кобыла.
— Да вы отталкивайтесь ногами вот так, чуть-чуть, — уговаривал Джимми.
— Лучше я в бассейне буду учиться, — пыхтела она.
— Вы скоро привыкнете, — говорил Джимми. Он сидел на дне, голова и плечи выступали из воды, и он беспомощно смотрел на толстуху. Конечно, все видят их и помирают со смеху. Может, взять ее за ноги и показать, как ими шевелить? Он просто не знал. Наверно, настоящие инструкторы по плаванию так и делают. Но у толстухи ноги были такие белые и рыхлые, что вроде даже неприлично до них дотрагиваться.
Они еще минут пять поплескались без толку, а потом толстуха сказала, что замерзла и пойдет оденется. Джимми прошлепал с ней до берега, и они вместе вылезли и пошли по песку, поливая его водой.
— Скоро у вас получится, — сказал он ей, улыбаясь так, чтоб все видели.
— Ла-Манш мне не переплыть, это уж точно, — сказала она.
Она ушла переодеваться, а Джимми растирался полотенцем в кабине. Дверь открылась, и показались злорадные физиономии Скотта и Агнес.
— Рано ты отвалился, — сказал Скотт. — Она только во вкус вошла.
— Джимми даже ее испугался, — сказала Агнес. Она сузила глаза, зеленые, как у кошки. И высунула язык. Он был как тонкая противная вафля.
— Шли бы вы лучше отсюда, — сказал Джимми, оборачиваясь и глядя на них. Агнес тут же исчезла, а Скотт остался на месте и сказал:
— Раньше ты понимал шутки.
Джимми посмотрел в окно. Народу на пляже хватало, но могло бы быть куда больше. Когда жара и духота голову разламывают — море такое спасенье, а там брызгалось всего человек двадцать. На больших курортах небось локтями в море проталкиваются, и на пляже яблоку негде упасть. Вдруг он понял мистера Прендергаста. Да, дела не сахар. На другое лето кабину снесут, а самого Джимми отправят в город, и он будет неделями торчать взаперти на фабрике. Вот ужас!
— Скотт, — сказал он. — Зайди-ка и прикрой дверь.
Скотт подчинился.
— Секретный разговор? — спросил он. — Смотри не скажи чего лишнего.
— Ты мне нужен для одного дела, — сказал Джимми, — показательного дела. — Сердце у него колотилось как бешеное.
— А чего показывать? — спросил Скотт.
— Спасение жизни.
— Я про спасение жизни понятия не имею.
— Ну и что, — сказал Джимми. — Зато я имею.
Он уже растерся и стал одеваться, отвернувшись от Скотта. Но он чувствовал, что Скотт за ним следит. Когда он оделся и повернулся к Скотту, взгляд у того был сощуренный, подсчитывающий.
— Разыграть спасение?
— Почему разыграть? Я умею спасать людей, мне надо только показать, что я умею.
— У тебя диплом, мало тебе?
— Мало. Мне надо провернуть хорошее спасение жизни в субботу или в воскресенье, когда народу полно, чтобы все видели. Чтоб убедились, что купаться не опасно.
— Как же это они убедятся, что купаться не опасно, если у них на глазах человек станет тонуть?
— Увидят, что я спасаю. Поймут, что они под присмотром.
— Ясно, — медленно выговорил Скотт. — Плавать учиться никого не заманишь, так тебе надо, чтоб кто-то пошел ко дну, а ты бы его спас и все бы видели, какой ты молодец.
— Не кто-то. А ты. Я хочу, чтоб ты поплыл, стал тонуть, помахал бы мне, покричал, и тогда я подплыву к тебе и вытащу на берег.
— Ты меня что, за идиота считаешь?
— Да это все ерунда, работы тебе на десять минут. И не бесплатно же. Пять фунтов огребешь.
— Мало, — сказал Скотт.
— Я столько за неделю не получаю.
— Это уж не моя забота. А раз мне надо перед всеми кретина разыгрывать, который суется плавать, а сам не умеет, гони десятку.
— Десять фунтов?.. Почему это кретина? Учти, течение любого, может затянуть.
— Может, да не затягивает. Я буду первый. И буду кретин. Пять кидай за работу, а пять за то, что я выставлюсь идиотом перед девчонками. Короче, скажи спасибо, что я пятнадцать не заломил.
— Значит, договорились?
Скотт долго молчал, потом ответил:
— Деньги на бочку.
— Откуда я тебе столько возьму? Мне их еще скопить надо, целый сезон копить.
— Сколько у тебя есть?
— Три десять.
— Ладно, выкладывай, а на остальное давай расписку.
Он выдрал листок из блокнота и показал Джимми, как написать расписку.
— Ну вот, теперь не отвертишься, — сказал он. — Не заплатишь — привлекут. Ну где твои три десять?
— Дома. Сегодня вечером получишь.
— Ладно
— А отработаешь завтра, после обеда.
— Ладно.
В воскресенье после обеда Джимми долго ждал, пока Скотт покажется на дороге. Наконец он спустился на пляж. В руке у него было полотенце, но плавок не было.
— Ну ты готов?
— Да, — сказал Скотт. — Чего ты волнуешься? Плавки на мне, под брюками. Пусти меня в кабину переодеться.
— Лучше б ты переоделся на пляже, как все. А то неудобно выходит.
— Ладно.
В плавках Скотт оказался тощей, жалкой наземной тварью; все ноги в синих прожилках.
— Ну давай, что ли, — сказал он, дрожа на холодном ветру.
— Значит, так, — сказал Джимми. — Мы вместе заходим и плывем, пока я не скажу. Потом мы останавливаемся, а я плыву к берегу. Ты чуть выжидаешь, потом еще чуть-чуть заплываешь, и машешь рукой, и зовешь на помощь. Только чтоб рядом никого. Не хватало, чтоб тебя кто-то другой спас.
— Ну да, — сказал Скотт, — а то бы с него и подавно десять монет причиталось.
Он тонко ухмыльнулся и тут же опять стал жалкий.
— Ну ладно, давай. Терпеть не могу это паршивое море.
— Ты же купаешься. Сам видел.
— Ну а сегодня я купаться не собирался. Так что давай скорей.
Они вошли в воду, делая вид, что увлечены дружеской беседой. Как только вода дошла до пояса, Джимми поплыл.
— Поехали, — сказал он.
— Холодно, — мялся Скотт. Вода лизала его плавки, а он стоял, как будто вообще передумал.
Джимми плавал вокруг.
— Ну чего ты, вспомни про десять фунтов.
— Они и так у меня в кармане. Расписка-то у меня.
— Да ты что? — сказал Джимми. — Смошенничать хочешь?
— А ты? Разыгрывать спасение жизни!
— Ничего не разыгрывать. Просто показать. Не согласен, не надо, а десяти фунтов тебе все равно не видать, ты меня не больно-то стращай распиской.
Скотт вдруг плюхнулся в воду и поплыл медленно и неуклюже. Джимми плыл рядом в том же темпе. Так, молча, они проплыли несколько минут, потом Джимми сказал:
— Ну хватит.
Скотт спустил ноги и встал. Вода доходила ему до сосков.
— Давай еще чуть-чуть, — сказал Джимми.
— Нет, — сказал Скотт. — Все. Дальше не поплыву.
— Кончай. Как это ты будешь тонуть, если у тебя голова и плечи из воды торчат?
— Ладно, — сказал Скотт. Он немного подумал. — Я тут подожду. Ты плыви к берегу, а потом я еще чуть-чуть заплыву и стану звать на помощь.
— Хорошо, — сказал Джимми. — Только ты уж давай постарайся. Помни насчет, десяти монет.
— Надо бы двадцать с тебя содрать.
Джимми не ответил, поплыл к берегу и там встал, не выходя из воды. Потом он прошелся, сложа руки, и неспешно и важно вертел головой, обозревая залив. Он давал понять, что залив на его ответственности и что он следит за тем, чтоб никто не тонул и все были довольны. Соленые струйки стекали по загорелой коже и застывали. Джимми покрылся светло-серой солью, тонкой, как пыльца крапивы.