Отважный Микула, не желавший заранее мириться с поражением, был более оптимистичен. — Может, татары просто в осаду станут? — предположил он. — Припасов, снеди разной, у нас до осени хватит, если пиры не устраивать.
И хотя в глазах князя теплилась крошечная искорка надежды, я с ходу отмел данное предположение. — До осени они ждать не станут. Если Очирбат сотоварищи не возьмут город сходу, то подождут подкрепление, а оно рано или поздно придет. Впрочем, это не понадобится. Стены у тебя низкие, бревна так себе. Дубовые подгнили, а сосновые непрочные.
Не услышав ничего утешительного, Ростислав махнул рукой, отпуская меня восвояси. Плохо быть черным вестником, люди никакой благодарности не испытывают, слыша горькую правду. Ну и ладно, пойду к игуменскому возку, чтобы не упустить свой объект поиска.
У возов уже топталась небольшая стайка мирян. Они нерешительно переговаривались между собой, не зная, что делать.
— Не едем, что ли?
— Нет, распрягай.
— Погоди распрягать, вон игумен идет.
Ага, вот я и дождался зубцовского настоятеля, и идет он прямо ко мне. Высокий, седой, но, несмотря на возраст, прямой как тополь, старец в черном клобуке. Судя по твердому, оценивающему взгляду, это и есть искомый игумен. Фотографий его, конечно, не сохранилось, но вроде другого иерарха столь высокого сана в захолустном городке быть не должно. Все это пронеслось в голове, пока поспешно сдернув шапку, я подмел ею снег. — Благослови, отче.
Благословив меня, старец, к которому я так стремился через бездну веков, без лишних околотов приступил к делу. Говорил он кратко, без византийских витиеватостей.
— Откуда?
— Из Рославльского монастыря.
— Грамотку давай.
Пошарив за пазухой, я деланно округлил глаза, пошарил сильнее, залез в котомку и с виноватым видом развел руками. — В переметной суме видать оставил, когда лошадь пала.
— Дурень, — расстроено вздохнул игумен.
Ну извиняйте, не смогли наши спецы письмо состряпать, несмотря на все свои цифровые и буквенные технологии. Да и как подделать почерк рославльского игумена, если у нас образцов нет? В этом-то и проблема. Да и вообще, по этому монастырю никаких сведений не сохранилось, кроме того, что монголы сожгли его во время нашествия, и возродится он только через сотни лет.
Но пока все шло по плану. В грех гнева игумен не впадал, и посохом об пол не стучал. Видать, решил, что с неграмотного солдафона спрос невелик. — Что Иннокентий писал-то? — ровным голосом, не проявляя неудовольствия, вопросил старец.
— Летопись просят.
— Вернем. — Всего лишь одно скупо брошенное слово, и мне пришлось затаить дыхание и сжать волю в кулак, чтобы не завопить от радости. Миссия выполнена, и древняя летопись спасена для человечества! — А что в обители происходит? — как бы невзначай, но с неприкрытым интересом поинтересовался Афанасий.
— Готовят монастырь к обороне. Запасы свозят, ратных людей созывают, стрелы делают, посад разбирают.
— Здоровье как у игумена? — плавно перевел разговор в нужное русло мой собеседник.
Понятия не имею как, и вряд ли вообще узнаю, разве что прочитав летопись. Но легенду тщательно проработали, и к каверзным вопросам меня более-менее подготовили, так что ответил я без запинки. — Сам его не видел, он ко мне не выходил. — Ну действительно, мало ли чем там человек занят. Ему же надо службы служить, наставления давать, хозяйство вести. Обороной руководить опять-таки его забота, хотя образование и не профильное.
— Значит так и недужит, — задумчиво протянул игумен. — А про то, кто следующим иерархом станет, не ведаешь?
Да он что, решил, что я доверенный боярин при монастыре? Или полагает, что монахи при посторонних могут языками трепать и свои секреты выбалтывать? Все это я вслух не говорил, и лишь бодро отчеканил заранее заготовленную фразу. — При мне таких разговоров не велось, а сам я, понятно, не спрашивал. Да мне даже переночевать там не довелось. Привез грамоту с поминками от князя, — лишь бы игумен не спросил, от какого именно, — и монастырские попросили меня в Городец съездить. Спешил, коня вот загнал.
— Растяпа, — добродушно констатировал игумен. — Обратно так не спеши, а то не довезешь.
Да пусть хоть матом кроет, хотя Афанасий священнослужителем был праведным, и непотребных слов от него не услышишь. Конечно, следует сделать скидку на то, что категория бранных слов вообще и недопустимых в приличном обществе в частности, за восемь столетий несколько изменилась. Но это неважно. Задача — заставить отнюдь не глупого и далеко не наивного человека, облеченного властью, отдать ценный документ первому встречному, выполнена успешно.