— Вижу, вы подружились.
— Ох, цветочек, ты не представляешь, Николя — лучик света во всём этом безвкусном мраке. Он немного настырный, старый пёс, но мне нравятся настойчивые мужчины, только ему не говори, зазнается.
— Миртл, ты чудо, — прохихикала девушка, — Чтобы я без тебя делала?
— А что бы я без неё делал, Ваша тётушка, мисс, настоящая находка, — подметил подошедший француз.
— Поэтому берегите её, Николя, — предостерегла Делия.
— Ну разумеется.
— И так, господа, пройдёмте на ужин.
Во время ужина Миртл чувствовала напряжение. Флойд приветливо улыбнулся ей, она кивнула в ответ. Решив понаблюдать за ним, женщина заметила, что тот внимательно следит за Корделией, будто сомневается, она ли? Потом охотник что-то нашёптывает на ухо сидящей рядом Белинде, и та еле заметно хищно улыбается, также переводя быстрый взгляд на Верховную, которая, практически не притронувшись к еде, пожелала всем приятного аппетита и ушла в кресло рядом с камином.
Сама же Корделия максимально игнорировала всё вокруг. Не размышляла о том, кто есть кто, не стремилась узнать, она просто заставила себя ни о чём не думать, неожиданно налегая на вино.
Когда голова слегка закружилась, а в теле чувствовались лёгкость и расслабление и бледные щёчки порозовели, женщина решила, что ей хватит и усилием воли отодвинула от себя бокал, но потом снова взяла. Откровенно говоря, хотелось нажраться вусмерть. Но она ведь Верховная, она тут мир спасать всё ещё собирается. А в пьяном бреду можно разве что обо всех своих планах сгоряча рассказать одному неуёмному демону.
— Вижу, ты борешься с собой, так что позволь помочь тебе, — из её чуть ослабших мягких рук выхватили бокал чьи-то трясущиеся костлявые сморщенные пальцы. Делия подняла глаза.
— Эйден, верно? — на улыбку уже не оставалось сил, но тон по-прежнему был неподдельно доброжелательным.
— Да. Корделия? — она кивнула садящемуся напротив мужчине. Выглядел он отвратительно. Сальные, рыжие ошмётки волос свисали на серо-жёлтое лицо мёртвыми кусками. Припухшие остекленевшие глаза не выражали ничего, кроме нежелания жить. Уголки сухих губ, смоченных терпким вином были опущены. При попытке улыбнуться рассыпавшиеся зубы обнажились, не вызывая ничего, кроме отвращения. Это был не милый наркоша из подростковых фильмов, с томным взглядом и сексуально выпирающими венами на сильных руках, а самое настоящее, жалкое подобие человека, так безнадёжно пропадающего. — Красивое имя. Нежное и мелодичное. Переводится как сердечная. Наверное, поэтому ты не кричишь об отвращении и не бежишь от меня, как от прокаженного, — он горько усмехнулся.
— Знаешь, я стараюсь не судить человека, не узнав его истории. Ты ничего мне не сделал.
— Мне очень приятно. Хоть кто-то со мной заговорил. Но пока я ещё в состоянии хоть как-то мыслить, озвучу тебе лучший вывод, к которому когда-либо приходил в своей жизни: желание знать чью-то историю, значит заведомо стать жертвой.
— И как это понимать?
— Ты знаешь, о чём я говорю. Но вижу, соглашаться не хочешь, поэтому объясню. Почти у каждой суки в этом мире за душой имеется душераздирающая биография. И зная её, мы не можем адекватно оценивать их поступки, не можем дать отпор, потому что наше бессознательно подавляемое желание признания и превосходства, пусть и в роли спасателя, не позволяет просто наказать, и мы начинаем любить мудаков, всячески их оправдывая, — говорить было невыносимо тяжело, язык не слушался, тело окутывала чудовищная слабость.
— Ты чертовски прав. Наверное. Я бы немного поспорила, но нет ни сил, ни желания.
— Согласен. Спор слишком энергозатратный процесс.
— Ты очень красиво говоришь.
— О, я говорил ещё красивее, когда не был законченным торчком. Перед тобой бывший писатель.
— И как же писатель превратился в законченного торчка? Искал вдохновения?
— Влюбился. Тебе правда интересно?
— Правда, — Делия подогнула ножки под себя, всё-таки попросив у проходящей мимо служанки ещё вина.
— Мы познакомились в кофейне. Банально, да? Я был там постоянным гостем и всегда заходил за вдохновением: рассматривал посетителей, фантазируя и пытаясь понять, кто они, что у них на душе. Почему мама кричит на ребёнка или двоечник дружит с отличником. Я списывал с самых разных людей свои образы, к некоторым даже подходил, чтобы лучше понять, прочувствовать. Но он подошёл ко мне сам. Высокий, в меру худой, чуть угловатый, он посмотрел на меня своими горящими глазищами, спросив, писатель ли я. Наверное, в этот момент я пропал. Мы обсуждали кучу литературы, спорили о параллельных мирах. Я решил избавить его от пристрастия к сигаретам, в итоге закурил сам. Он смеялся над этим. В нём была загадка. Он был чертовски бледен, словно призрак, и никогда не носил одежду с открытыми руками или шеей, даже в постели не раздевался. Впрочем, глубокий чёрный ему был как раз. Колючий и раздражительный, но такой нежный наедине, по ребячески вспыльчивый, он был похож на необузданного зверька. Но чем дальше мы встречались, тем чаще парень стал пропадать и раздражаться. Не хотел знакомить со своими друзьями, прикрываясь тем, что не все положительно относятся к геям. Сейчас я осознаю, что, возможно, друзей у него не было вообще. Он проебал всех к тому моменту, остались только верзилы — коллекторы. Когда мой парень появился у меня под дверью избитый до полусмерти, я испугался и психанул. Затащил в квартиру и пообещал вызвать скорую только при условии, что он расскажет мне всё. Рассказал. Наркоман с трёхлетним стажем. Сидел на каннабиноидах. Ну знаешь, марихуана, гашиш, ганджа. Те, кто любит романтизировать всю эту хуйню, называют это лёгкими наркотиками. По факту же травка — трамплин для чего-то большего.