— Ну, ты его встретил. Посмотрел на себя глазами других. И как, стоило оно того?
Он помолчал, потом произнёс:
— Конструкт не удивился, увидев меня — вот что странно.
— Тебя трудно выбить из колеи, Ричардсон. Почему твой конструкт должен удивляться?
— Не думаю, что дело в этом. Дело в чём-то, что о Ричардсоне знали другие. Он готов был на всё, чтобы узнать это что-то.
— Чем ты занимаешься днём?
Он молчал.
— Видел, как сюда приходила твоя жена? Выглядит так себе. Твой опыт обошёлся ей дорого. Знаешь ты всё это?
— Каждый день я помню о нуле, где был Ричардсон. Каждый день я осознаю его отсутствие.
Я сжал кулаки.
— Ты хоть представляешь, каково пришлось мне?
— Я знаю, она… — Он поискал слова. — Он очень её любил.
— А я? Я не могу в одиночку добиться от ПТС полной отдачи. Ты отобрал у меня последнюю надежду!
— Не я, а Ричардсон. — И он невыразительно повторил снова: — Ричардсон умер.
— Зачем понадобились такие ухищрения? Мы и без того создали бы тебе конструкта! Думаешь, только о покойнике люди скажут всю правду? — Я трахнул кулаком по консоли проектора. — Чёрт, я сделал бы всё, что ты захотел. Чего бы это ни стоило. За что ты со мной так?!
— Ричардсон хотел взять с собой и тебя. — Он сделал ещё шаг бочком к двери. — Думал, тебе будет полезно поближе взглянуть на то, чего ты боишься.
Я сел и попытался говорить без злости.
— Теперь, если тебе что понадобится, — любое чудачество, — проси, ясно? Когда мы всё уладим, — если обойдётся и ты не угодишь в тюрьму, — расскажешь мне о своих видах на ПТС, и мы попробуем. Лишь бы ты не забывал и о том, что интересно мне.
— Ты не понимаешь. Вернуть его из мёртвых нельзя. Конструкт был для бардо.
— Для чего?
— Для времени между. Перед следующей жизнью душа оглядывается и понимает. Оглядывается, но вернуться не может. Есть только следующая жизнь — и забвение.
Он повернулся ко мне лицом — абсолютно пустым. До того пустым, что он на себя не походил.
— Я душа, которая не забывает. У меня будет новая жизнь — жизнь человека, который понимает смерть. Я умер. Я мёртв. И я буду жить снова. — Он взглянул на свои руки. — Разве это не замечательно?
Я и правда не понимал. Думал, он инсценировал свои похороны ради одного: послушать, что скажут о нём скорбящие. Но, видимо, не только.
— Ты никуда не уйдёшь, — отрезал я.
Он шагнул к двери.
— У меня будет другая жизнь.
— ПТС перевёл тебе электронных денег? Теперь ты богач?
— Нет. Я иду голый, без ничего.
— Ясно. Без багажа, только облезлая шкура и новообретённая мудрость.
— Память.
— А что твоя жена? Вы с ПТС подкинули ей деньжат?
— Жена Ричардсона! — крикнул он. — Я не он! Ричардсон умер!
И выбежал. Я без спешки вышел вслед за ним.
Едва я появился в коридоре, ПТС отреагировал, как предполагалось. Кто-то — я или не я, неважно — материализовался из воздуха, и ПТС вполне обоснованно предположил брешь в системе безопасности.
Язычки дверных замков во всём здании вошли в пазы. У охраны прозвучал сигнал тревоги. Сквозь стеклянную стену дальше по коридору было видно, как охранник в другом крыле смотрит на наш освещённый этаж.
Ричардсон дёргал дверь на лестницу. Она не поддавалась.
— Ричардсон, — ласково позвал я, подходя. — Филип.
Он бросился в поперечный коридор и упёрся в пожарную дверь.
— Всё кончено, — сказал я, повернув за угол. — Признай.
Он крутнулся ко мне.
— Я не верну его! Вечностью одержим ты, а не я!
Потом, умоляюще:
— Я не могу его вернуть! Это невозможно!
— Разве ты не увидел всё, что хотел? Не понял всё, что хотел понять?
— Я не буду тебе помогать!
Я взял его за одежду.
— Когда тебя задержат, Филип, когда правда всплывёт…
Дрожащими руками он закрыл лицо и безвольно привалился к двери.
— Когда правда всплывет, я могу тебе помочь, Ричардсон, а могу и наоборот.
— Он умер, — сказал он, не отнимая рук от лица. — Умер.
— Ты можешь вернуться к прежней жизни. Придётся склеивать её из осколков, но ты можешь.
Он плотнее прижал руки к лицу.
Спас его Бирли.
Прежде чем полиция вывела Ричардсона из здания, конструкт уже названивал нашим политиканам, и ещё до восхода солнца тридцать политтехнологов по всей стране представляли сделанное Филипом в наилучшем возможном свете.
Гений перетрудился, — таков был вердикт прессы. Сгорел на жизненно-важной для национальных интересов работе. Суды рекомендовали покой, тщательные психологические обследования и отпустили с обязательством явиться по первому требованию. В конце концов Ричардсону дали условный срок за подделку данных.