– Тем, что уронила бокал? Отец, подмочена моя юбка, а не твоя репутация. С нами были только Герхард и Кристина. Какое это имеет значение?
– Огромное! – отрезал он, постукивая сигаретой по серебряному портмоне, и настолько увлекся, что раздавил ее кончик.
В это мгновение Рейчел стало ужасно жаль отца, но она не смогла сдержаться. От этого зависела жизнь Амели.
– Отец, я хотела бы забрать Амели с нами в Америку.
– Что?
– Я хотела бы забрать Амели, – мягко настаивала она. – Ты слышал, что говорил Герхард. Сейчас в Германии нет места для глухого ребенка. В Нью-Йорке мы могли бы обеспечить ей необходимую помощь. Там есть школы для глухих детей.
– Рейчел, не вмешивайся. Это не твое дело.
– Я же ничего у тебя не прошу, только помочь мне убедить Герхарда. Он уважает тебя и…
– Довольно! – Профессор никогда не повышал голос на дочь, поэтому такое неожиданное поведение сбило Рейчел с толку. – Не хочу с тобой спорить. Я спорил с половиной ученых-евгенистов Германии, и тщетно. – Морщины на его изможденном лице служили лучшим доказательством сказанного.
– В таком случае ты отлично знаешь, чем они занимаются. И понимаешь, что мы должны спасти Амели. Отец, она дочь Кристины!
– До нашего приезда ты не хотела даже слышать о Кристине.
– Я обиделась, когда она сбежала с Герхардом, не написав мне ни строчки. Но это не означает, что я хочу, чтобы этого ребенка убили!
Профессор упал на диван и, обхватив голову руками, наклонился вперед.
– Мы ничем тут не поможем. Ты понятия не имеешь о том, что на кону. Герхард сказал, что девочку отправят на лечение…
– Мы можем забрать ее с собой! Кристина мне как сестра!
– Она не твоя сестра! Она тебе не ровня! – взорвался отец.
Рейчел опустилась перед ним на колени.
– Я этого и не говорила. Отец, я не знаю, что обо всем этом думать; не знаю, во что верить. Знаю одно – детей убивать нельзя!
Крамер побледнел.
– Великие дела требуют особых жертв.
– Но это же не означает, что нужно убивать детей!
Он откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза.
– Грань тонка. Дело всей моей жизни – искоренить туберкулез, сделать человеческую расу сильнее. На благо людей. Я предполагал, что на благо и жертвы – стерилизация – только для тех, кто болен, чтобы они не передавали эту болезнь последующим поколениям. – Голос его дрожал.
– Тогда… – начала Рейчел.
Но он не дал ей сказать.
– Довольно. Больше ничего не говори. – Профессор открыл глаза, схватил ее за пальцы. – Над всем, что происходит здесь, я не властен. Нам есть о чем подумать, есть что обсудить.
– Что может быть лучше, чем…
– В присутствии моих коллег ты обязана намекать… нет, должна высказываться вполне определенно, что тебя интересует замужество, что вскоре ты намерена выйти замуж.
– Что?
– В противном случае они подумают… в противном случае они подумают, что ты ненормальная. В сегодняшней Германии важнее всего быть… казаться… здоровой, сильной и нормальной.
– Отец, это не обо мне!
Усталый, он подался вперед и настойчиво произнес:
– Ты ошибаешься. Как ты ошибаешься, Рейчел! Это именно о тебе – это всегда было и есть о тебе. Никогда этого не забывай!
Рейчел понимала, что именно так она и думала… всегда – ее вырастили с мыслью, что она лучшая. Но после того как девушка увидела отчаявшуюся Кристину и узнала, что ее глухой дочери собираются сделать эвтаназию, она стала задаваться вопросами.
– Ты же понимаешь, что были некие условия. Касающиеся тебя и твоего удочерения.
– Какие условия? Я гражданка Америки. Какое…
– По месту рождения ты еще и немка – и прекрасно об этом знаешь. Я сделаю для тебя все, что от меня зависит. Но ты должна быть готова…
– Готова к чему? – Рейчел чувствовала, как растет ее беспокойство.
– Рейчел, я очень устал. Я узнáю больше после встречи с коллегами во Франкфурте. – Профессор встал. – Давай поговорим, когда я вернусь.
– Ты уже вернулся!
Он положил руку дочери на плечо, нежно, что было совсем на него не похоже, сжал его.
– Планы изменились. Я уезжаю рано утром. Не стану тебя будить. К концу недели мы вернемся ночным поездом.
– А Герхард тоже едет с тобой?
– Да.
По голосу профессора можно было подумать, что он несет на себе весь груз земной. Отец закрыл дверь.
Рейчел необходимо было знать, что он хотел сказать и какое отношение она имела к его встрече – почему он так скоро возвращается во Франкфурт? И что означает его крепнущая связь с Герхардом Шликом? Почему эсэсовец столько времени проводит с ученым, занимающимся евгеникой?
Единственное, что связывало Рейчел с Франкфуртом, – бесчисленные осмотры у доктора Фершуэра. Она всегда полагала, что ездит туда потому, что отец знаком с доктором Фершуэром и доверяет ему, потому что он и ее мать так дорожили своей приемной дочерью и считали, что немецкие врачи лучше американских. Но такие объяснения больше не казались девушке логичными. Какова их настоящая цель? «Какова цель моего отца теперь?»