Из-за слез Кристина не видела ничего, кроме зловеще поджатых губ фрау Браун. Она не слышала и не понимала, что ей говорят. Единственной ее мыслью была: «Амели! Моя Амели!»
Любовь к дочери погнала ее прочь из кабинета, по коридору, потом на улицу. Обезумевшая от горя, но отчаянно желающая знать, как воплотится в жизнь план по спасению ее драгоценной девочки, Кристина замедлила шаг. Не прошло и минуты, как у нее за спиной прогремел взрыв.
Джейсон видел, как Кристина опустилась на колени перед Амели у двери клиники, сунула что-то за ворот платья малышки, прижалась лбом ко лбу дочери. Они сказали что-то друг другу с помощью пальцев – этих знаков Джейсон не понял. Идиллия: мать и дитя.
Джейсон отвернулся, ощущая неловкость из-за того, что стал невольным свидетелем подобного проявления нежности. Он дождался, когда Кристина покинет здание, потом подал знак своим друзьям-заговорщикам. Группа Сопротивления была настолько секретной и ее члены были настолько тесно связаны между собой, что Джейсон даже не знал, кто заложил бомбу, кто закричал, кто вызвал пожарных, кто заблокировал дорогу гружеными повозками и инсценировал аварию с велосипедом, чем еще больше отсрочил приезд пожарных, которых и без того послали по неверному адресу.
Он не знал, как звали женщину, которая неистово спорила во дворе с фрау Браун и остальными сотрудниками центра, и откуда неожиданно взялась толпа пешеходов, которые бросились спасать оставшихся детей из горящего здания. Джейсон понятия не имел, кто в дыму и суете украл детский чемодан, который он сейчас держал под мышкой.
Сам Джейсон участия в движении Сопротивления не принимал, его знакомства были мимолетными. Но он нахлебался достаточно нацистского дерьма и заводил друзей среди тех, кто был знаком с людьми, которые в свою очередь были знакомы с теми, кто управляет движением. Джейсон доверял «друзьям своих друзей» – они знали, что делают, поэтому он сам сосредоточился на том, чтобы выжать из медперсонала историю происшедшего: как могло такое случиться? Почему они халатно относятся к оборудованию? Неужели они не понимают, что дети могли погибнуть? И подробно записывал имена. Повсюду царила суета, когда Джейсон велел фотографам во всех ракурсах снимать горящее здание и испуганных, но живых детей.
К тому времени, когда наконец-то приехали пожарные, уже собралась толпа из местных жителей, которые продолжали загораживать подъезд. Когда же брандспойты развернули в сторону пламени, от здания остались одни стены; жар был настолько сильным, что никакой надежды проникнуть внутрь не было.
Кристина Шлик с обезумевшими глазами и растрепанными волосами бегала от ребенка к ребенку, от медсестры к санитару и вновь к медсестре. Она искала Амели – плакала, звала дочь, которую только что оставила в клинике. Кристина безукоризненно исполнила свою роль, но Джейсон знал, что это не игра.
Журналист едва сдержался, чтобы не схватить ее, не начать успокаивать, уверяя, что Амели и остальные дети похищены, их везут в секретное место, чтобы спрятать. Но он не мог, не решился заговорить с Кристиной, чтобы не выдать себя. Вместо этого он послал фотографа, чтобы тот запечатлел впавшую в истерику, убитую горем мать. И в то же время придумал вариант истории для газет, который – Джейсон молился, чтобы так и было, – всколыхнет Берлин и Нью-Йорк.
Рейчел была просто в ужасе, когда в утренних газетах, на пятой полосе, прочла душераздирающий репортаж. В нем рассказывалось, что кто-то позвонил пожарным и направил их по неверному адресу. Автор хвалил отважное местное население: обычные прохожие бросились спасать детей, когда в медицинском центре взорвались старые бойлеры. Тел погибших не нашли. Сильный огонь не дал пожарным возможности войти в здание, пока все внутри не превратилось в пепел. Четырехлетняя Амели Шлик и еще двое детей из предместья Берлина были признаны погибшими. Дело закрыто. Заупокойную службу по ним отслужат утром в воскресенье.
Рейчел никогда бы не согласилась на взрыв, никогда бы не стала рисковать жизнью детей. При мысли о Кристине внутри у нее все сжалось. Если бы ее подруга могла еще раз обнять свою доченьку или, по крайней мере, точно знать, что она в безопасности! Но здесь Рейчел была бессильна: веских доказательств того, что Амели жива, у нее не было. Девушка не решалась звонить Джейсону, боясь, что за ней следят и что телефон – ее или его – прослушивается. Ей и, следовательно, Кристине оставалось только ждать.
Амели запомнила сильные руки, оторвавшие ее от мамы, вырвавшие ее из маминых объятий. Девочка помнила, как мужчина в белом халате закрыл ее в комнате с другими детьми. Те ее заинтересовали – почти все они были намного старше Амели. Но ей хотелось к маме. У остальных детей мам не было. А где их мамы?