– Что скажешь? – осторожно поинтересовалась Кристина. – Нравится?
«Вопрос, который задает женщина, точно знающая ответ, но не решающаяся в него поверить. Вопрос, который задает женщина, которая очень хочет, чтобы ей сказали, как она красива».
Но Герхард презирал мольбы, как презирал и Кристину за недопустимый проступок – рождение глухой дочери. Абстрагироваться от эмоций – одной из форм проявления слабости – стало совсем нетрудно, как только он на это решился. И Герхард абстрагировался. Шлепнул вечерними перчатками по бедру, не обращая внимания на внезапный страх, появившийся в глазах ребенка, когда мама посадила его на пол, заслонив от приближающегося отца.
– Машина ждет, – сказал Герхард. – Из-за тебя мы опаздываем.
Рейчел еще раз покрутилась перед зеркалом, которое висело в ее комнате, наклонила голову, потом повернулась в другую сторону. Она любила зеленый цвет. Но надеть зеленое на бал означало бы вызвать очередную ссору с отцом. Профессор настоял на том, чтобы дочь отдала предпочтение ярко-синему платью, которое подчеркнет бледность ее кожи, голубизну глаз и золотистый оттенок волос. Бал давали в честь доктора Крамера, в честь дела его жизни, чтобы отметить его достижения в области евгеники; он работал в США, Германии и по всему миру, поэтому заявил: крайне важно, особенно в такое неспокойное время, появиться в полном блеске во всех смыслах этого слова. Рейчел закатила глаза и молча согласилась.
Рейчел вынуждена была признать, что это платье из струящегося шелка насыщенного синего цвета, с драпировкой возле выреза, шло ей больше, чем любая другая вещь из ее гардероба. И поскольку отец сам выбирал и цвет, и фасон – даже запредельная цена его не смутила, – Рейчел решила, что платье еще не раз пригодится ей для посещения мероприятий в Нью-Йорке – можно будет сходить в нем в оперу или на премьеру в театрально-концертный зал Радио-сити.
Девушка вздернула подбородок, выпрямила спину. Ей хотелось вскружить кому-нибудь голову и покрасоваться перед Кристиной и Герхардом Шлик. Возможно, она испытывала бы иные чувства, если бы Кристина поддерживала с ней связь. Ведь больнее всего Рейчел ранил неожиданный разрыв с подругой.
Рейчел всегда знала, что Кристина хочет жить размеренной жизнью, иметь мужа, собственную семью – все то, о чем друг дружке рассказывают девочки. Почему бы нет? Кристина добрая, умная, красивая женщина, она вправе сама решать, как ей жить. В глубине души Рейчел признавала, что по ее вине подруга часто оставалась в тени.
Кристина слишком поспешно бросилась утешать уязвленную гордость Герхарда пять лет назад, когда он застыл в Нью-Йорке в гостиной Крамеров, вне себя от гнева, не веря в то, что девятнадцатилетняя Рейчел посмела ему отказать. Он и на Кристине женился, только бы ей досадить – в этом Рейчел нисколько не сомневалась. Кристина же вышла за него, потому что предложение Герхарда застало ее врасплох и ей, разумеется, захотелось блистать на далеких берегах Германии, а не прятаться в тени Рейчел.
«Если теперь она жалеет о своем выборе… что ж, какое мне дело?»
– Рейчел! – Отец постучался в ее номер. – Пора.
– Уже иду, – ответила девушка, накидывая на плечи легкий шарф и неторопливо проводя помадой по губам.
Рейчел промокнула лишнее, взяла шелковую серебристо-голубую – в тон туфель – сумочку и поспешила «на сцену».
Джейсон Янг снял шляпу перед роскошной дверью в танцевальный зал, затянул узел галстука, расправил плечи. Он поверить не мог собственной удаче. Вот уже два года Джейсон гонялся за неуловимым доктором Рудольфом Крамером из Ассоциации исследователей в области евгеники из Колд-Спринг-Харбора. Не один раз этот «сумасшедший ученый», как прозвал его сам Джейсон, мог бы дать интервью по обе стороны Атлантики, поскольку Крамер нередко наведывался в Германию. Однако ученый ни разу не перезвонил Джейсону, хотя его секретарь уверяла, что он обязательно это сделает. Но это не останавливало Янга: он умело преподносил читателю мерзость, которая кроется за исследованиями этого человека, пятнал его работу с газетных страниц – исследования профессора Джейсон считал негуманными, а в свете тайного соглашения с Германией и кампании Гитлера по стерилизации – просто преступными.
Но все эти препятствия остались в прошлом. Потому что сегодня у журналиста был пропуск на бал – законное основание наблюдать и записывать все, слово в слово, что скажет этот человек и его последователи. Если все пойдет хорошо, еще до полуночи Джейсон сможет взглянуть Крамеру в лицо. Он ни за что не упустит этот шанс прославиться.