Теперь мне просто нужно выяснить, как ее забыть — забыть о жизни. О моих эмоциях… любви, которую я вполне уверен, испытываю к ней. Я просто хочу избежать всего этого и вернуться к обещанию Лекси, постоянно прося у нее прощения, зная, что я никогда не получу его, и что в конце концов я умру и больше никогда не буду чувствовать что-либо.
— Как дела у Тристана? — спрашиваю, пытаясь отвлечь себя от того, где я и с кем. — Ты звонила в больницу?
— Да, это была еще та заноза в заднице, чтобы выудить из них хоть какую-то информацию, но медсестра стала посговорчивее, когда я сказала ей, что я его тетушка, — говорит она. — Они сказали, что он еще на реабилитации.
— Я до сих пор удивляюсь, что он принял, — говорю я, зная, что это не относится к делу. Что бы он ни принял, он чуть не умер, и меня не было рядом, чтобы помочь ему. — Он всегда любил смешивать дерьмо.
— Это действительно имеет значение? Важно то, что он будет в порядке.
— Да, наверное, — бормочу я. — По крайней мере, его родители направляются сюда, и, надеюсь, они отвезут его домой. — Я очень надеюсь на это. Мне потребовалось много сил, чтобы сделать этот звонок, но после того, как врачи вернули его к жизни, я знал, что должен сделать это — помочь ему, как могу. Поэтому, когда машина скорой помощи исчезла, мигая красными и синими огнями, я сделал звонок, который не хотел делать, и все, что я ожидал, произошло. Его мама обвинила меня, когда я сказал ей, что у Тристана передозировка, она сказала, что это моя вина, потому что я плохо влиял на него, и что он употребляет наркотики, потому что потерял сестру и переживает боль внутри. И она права.
Все это моя вина, и я просто хочу перестать чувствовать это, продолжая убивать себя каждый раз.
— И ты поедешь с ним? — спрашивает Нэнси, прислоняясь спиной к стене и наблюдая за мной. — Когда он вернется домой?
Я продолжаю рисовать, потому что это единственное, что держит меня на плаву. Движения. Простые линии. Задача, чтобы держать мои мысли сфокусированными.
— Нет… у меня нет дома.
— И что? Ты просто останешься? Со мной?
Я не отвечаю, и тишина повисает в воздухе. Не могу сказать, что меня это волнует. Я даже не уверен, хочет ли она, чтобы я сказал «да» или «нет», но она продолжает ходить вокруг да около, а затем, наконец, тянется к низу матраса.
— Ты готов попробовать? — спрашивает она.
Я с усилием проглатываю нервный комок в горле, продолжая водить карандашом по бумаге.
— Ты уверена, что это поможет мне забыть обо всем?
Она улыбается, возвращаясь ко мне с коробкой в руках.
— Это заставит тебя чувствовать себя богом. — Она открывает коробку и пытается взять меня за руку.
Я отскакиваю.
— Но разве это поможет мне забыть? — Мне нужно, чтобы она сказала «да» прежде, чем я решусь. — Я хочу забыть. Все это.
Она вытаскивает сложенную белую бумажку и шприц.
— Милый, это даст все, что желает твое сердце и многое другое. Ты даже не сможешь думать о том, что хочешь забыть, потому что будешь не в состоянии думать.
Я киваю, по-прежнему фокусируясь на рисунке, нервничаю, вспоминая последний раз, когда мне вводили иглы, и это вернуло меня к жизни. Надеюсь, в этот раз это будет концом моей жизни.
— Хорошо, я сделаю это.
Она ухмыляется.
— Ты не пожалеешь. — Она достает ложку и зажигалку из коробки, вместе с резинкой, потом начинает топить героин. Я продолжаю рисовать, стараясь не думать об этом, потому что если я сделаю, то струшу и тогда застряну в своих мыслях, а мне нужна тишина.
Когда Нэнси говорит, что она готова, я беру зажигалку из ее рук, а затем отклоняюсь в сторону, держа бумагу и поджигая ее. Я смотрю, как она превращается в черный пепел, который осыпается на пол, чувствуя, как мои воспоминания исчезают, и я надеюсь скоро они уйдут. Лекси. Нова. Тристан. Моя вина. Я.
— Дай мне руку, — Нэнси инструктирует, пока я сижу на матрасе.
Я кладу свою руку ей на колени, дрожа от нервозности, не только из-за иглы, но и потому, что это означает. Что я собираюсь забыть обо всем и полностью согласен с тем, во что превратится моя жизнь, пока я окончательно не сгнию.