Мы сказали уже, что произношение всех губных согласных звуков у г. Э. было ясно. Нельзя сказать того же относительно произношения язычных согласных звуков.
Буква г произносилась ясно со всеми гласными звуками; только тю произносилось как ш, тя – как тиа.
Буква д произносилась большей частью неясно; в разговоре звук д заменялся часто звуком бе или ее. Особенно неясно произносились слоги ды, дю (что-то вроде диу), дя. Звук д не был слышен отчетливо вообще, а иногда получалось что-то вроде английского звука the.
Буква с произносилась ясно, за исключением сочетания сю, выливавшегося всегда в звук си.
Буква ш не произносилась: она превращалась всегда в звук с.
Буква щ – сц.
Буква ц произносилась ясно только с гласною е, т. е. в виде слога це; со всеми другими гласными получались звуки с предшествующей буквой т. Так, г. Э. произносил тца, тци, тцо и т. д.
Произношение буквы ч приближалось к звуку ц.
Буква ж выливалась в звук зж; только с гласной а получался более отчетливый звук – за вместо жа.
Буква з произносилась ясно.
Буква л произносилась довольно ясно, но не всякий раз: так, ле произносилась как лэ, ли – как лы, лю – неясно, как будто лиу; ля – как лиа.
Буква н произносилась ясно; но сочетание ее с некоторыми гласными представляло большое затруднение для произношения, а именно: ни произносилось как ньы, ню – как ниу, ня – как ниа.
Букву р больной произносил как эль; при сочетании же р со всеми гласными у него получался звук х. Так, г. Э. произносил ра как ха, ре – как хе и т. д.
Небные звуки представляли для произношения такое же затруднение, как и язычные. Так, буква к произносилась вообще ясно, но слог ка произносился как къи, кю – как киу, ка – как киа.
Произношение буквы г было мало ясное; скорее получался звук малороссийского г (латинского h). Притом слог гю произносился всегда как гу, гя – как га.
Буква х произносилась ясно.
Кроме неясности произношений некоторых звуков у лиц, потерявших язык, изменяется свойство голоса (timbre). Речь их напоминает отчасти речь глухих людей, которые лишены возможности контролировать степень напряжения своего голоса: отсюда отсутствие музыкальности или интонации голоса. Это зависит, вероятно, от того, что размеры резонатора изменены, т. е. полость рта после потери языка увеличивается и почти не изменяет своих размеров при произношении различных звуков речи. Очень возможно, что силой упражнения такие больные вырабатывают себе известные приемы приспособления. Наблюдения наши обнимают непродолжительное время после операции, и потому мы не имеем возможности судить о степени такого приспособления. Но, что оно вообще возможно, об этом свидетельствуют случаи Roland de Bellebat и Auran’a[58]. Оба они наблюдали субъектов, потерявших язык (от омертвения) еще в детстве. Полость рта у них представляла весьма характерные изменения, свидетельствовавшие об известной мере приспособления. Так, губы у них западали кзади в полость рта, свод твердого неба был почти сглажен, миндалевидные железы выпячивались значительно в полость зева и рта (les amygdales etaient protuberantes), да и на дне полости рта замечались с боков возвышения, развивавшиеся, очевидно, под влиянием сокращения оставшихся мышц. Подобные же изменения, вероятно, под влиянием усилий уменьшить просвет полости рта при известных функциональных отправлениях могут происходить и у лиц, которые лишаются языка в позднейшие годы. Разумеется, изменения эти могут обнаружиться лишь по истечении значительного промежутка времени после операции.
Прокол околосердечной сумки
Физиологические и анатомические основания для прокола околосердечной сумки
Физиологическое и анатомическое обоснование для прокола околосердечной сумки. На заседании Русского хирургического общества Пирогова 9/II 1894 г. В. Б. Гюббенет сделал сообщение под названием «Случай двукратного прокола околосердечной сумки при водянке ее с благоприятным исходом» (протоколы и труды Русского хирургического общества Пирогова 1893–1894-гг., СПб., 1896, стр. 56–57). Это сообщение вызвало оживленные прения, в которых принял активное участие Н. В. Склифосовский. Он выступил три раза, причем в первом своем выступлении Склифосовский дал исчерпывающее анатомо-физиологическое обоснование пункции сердечной сумки. Он указал на необходимость преодолеть сложившееся веками чувство особо бережливого отношения к сердцу. С сердцем следует обращаться так же, как обращаются с другими жизненно важными органами: «Принцип абсолютной необходимости опорожнения гнойника, где бы таковой ни помещался, остается незыблемым и в отношении сердечной сорочки; а потому гнойные скопления в полости ее должны требовать разреза».