— Попробуй, какой фалинь, крепкий, — сказали ему. — Когда ты, значит, спрыгнешь за борт, мы тебя перетянем под судном и вытащим с другого борта. И тут ты будешь уже самым настоящим полярником.
Товарищ Н. подергал фалинь, глянул за борт в изумрудные волны и вдруг с необыкновенной резвостью скатился по трапу и заперся в своей каюте.
Шутники принялись колотить в запертую дверь и требовать:
— Вылезай! Нельзя нарушать святых морских традиций.
— Убирайтесь! Креститься отказываюсь! — огрызнулся товарищ Н. из-за двери. — Не буду, пока не прикажет Отто Юльевич.
Шмидт оказался на высоте положения и сам принял участие в шутке.
— Ну что вы боитесь? — сказал он через дверь, еле сдерживая смех. — Соблюдайте уж, пожалуйста, морские традиции.
А надо сказать, что на судне все без исключения, даже плотники, чувствовали себя моряками, щеголяли в тельняшках, употребляли, часто не к месту, морские словечки и соблюдали все морские традиции и суеверия.
— Хорошо, Отто Юльевич, я иду, — сказал товарищ Н. упавшим голосом, раскрывая дверь.
Шутники почтительно расступились перед ним. Тот решительно подошел к борту и так лихо перекинул ногу через фальшборт, что Отто Юльевич сообразил: товарищ Н. шутить не собирается. И серьезным тоном приказал:
— Спускание за борт на сей раз отменяю!
Товарища Н. облили забортной водой и произвели в полярники.
…Показались скалистые заснеженные берега Новой Земли.
У полярной станции на Новой Земле было встречено торговое судно «Аркос».
Машина на «Челюскине» замерла, наступила тишина, и только волны лениво шлепались о борт.
Воронин обратился к капитану «Аркоса»:
— Возьмите у меня одного пассажира до Мурманска.
— Не могу, Владимир Иванович.
— Что так?
— У нас нет подходящего места. Нет комфорта.
— Ничего. Наш пассажир — человек непривередливый. Он отдельной каюты не требует.
Челюскинцы развеселились, понимая, о ком идет речь.
— Ну, если ваш пассажир не будет в обиде…
«Заяц», белобрысый молодой человек, ловко перекинулся через борт и сошел по штормтрапу в шлюпку. За ним спустили в мешочке консервы и хлеб.
— До свидания, товарищи! — сказал «заяц». — Еще пожалеете, что ссадили меня.
— Из-за этих романтиков теряем драгоценное время, — проворчал капитан.
— Зря вы так против романтики, — улыбнулся Шмидт. — С нее начинаются все великие дела.
Воронин задумался.
— А что такое романтика?
Шмидт помолчал. Потом сказал:
— Тут точного определения, пожалуй, не отыщешь. Писатель Жуковский говорил так: «Романтика — это душа». Если вкладывать в свое дело душу — это и есть романтика. «Заяц» наш, возможно, очень неплохой малый.
— Я ничего не имею против его романтических устремлений. Но пусть он сперва заслужит право участвовать в таком походе.
Некоторое время шли в узком проливе при полном спокойствии воды. С гор, кажущихся издали фиолетовыми, скатывались клубящиеся облака. Ход судна казался быстрым из-за близости берегов и тишины.
Журналисты ждали встречи со льдами, чтоб послать очередное сообщение в свои газеты.
У Белужьей губы показался характерный силуэт «Красина» и стоящий рядом с ним транспорт.
Не бросая хода, суда поприветствовали друг друга, и «Челюскин» прошел вперед, так как имел большую скорость.
Впереди раскрывались просторы Карского моря. Вдали, на темной линии горизонта, появилась белая полоса — льды.
Первые ледяные поля, сильно подтаявшие и основательно поклеванные солнечными лучами, «Челюскин» дробил так легко, что судовой врач сказал:
— Не так страшен черт… Кто говорил, что «Челюскин» не годится для борьбы со льдами?
Кое-кто из знатоков не без удовольствия отметил, что битый лед не тянет под судно, а разбрасывает в стороны.
И только Воронин проворчал себе под нос:
— Это не льды, а пена. А раскидывает их оттого, что есть свободное пространство. Настоящий лед впереди.
Днем капитан потянул носом и сказал:
— Через восемь часов попадем в сильный туман… Это хорошо.
— Как вы определили? — спросил Бабушкин, который оказался на мостике.
— Неужели не чувствуете, как спереди по курсу тянет сыростью?
Те товарищи, которые слышали слова капитана, стали принюхиваться.
— А чего ж хорошего — туман? Ведь это как будто плохо для судовождения.
— Для судовождения плохо. А для ледокола в самый раз. Туман — это значит большое пространство чистой воды.
И в самом деле, через восемь часов хода вышли на чистую воду и погрузились в густейший туман.