По открытой воде шли, однако, недолго. Через три часа оказались снова в зоне льда.
И хотя «Челюскин», обходя ледяные поля с севера, двигался довольно уверенно, перспективы плавания были неважными.
Профессор В. Ю. Визе, находясь в это время на борту «Александра Сибирякова», сообщил, что его судно попало в тяжелые льды и вынуждено пробиваться на юг.
Потом стало известно, что летчик Молоков, который базировался со своим гидропланом на мысе Челюскин, вылетел на ледовую разведку, чтоб вывести «Сибирякова» из западни. А когда узнали, что вывел, Бабушкин поглядел на капитана: что теперь тот скажет об авиации. Но ответа не дождался.
— Скоро опять войдем во льды, — сказал Воронин.
— Что есть главное в ледовом плавании? — спросил Бабушкин. Он никогда не упускал возможности пополнить свои знания в любом деле.
— Главное дело — избегать льдов. А форсировать их только в самом крайнем случае. Иначе корпус повредишь и вызовешь опасное сотрясение машины. Самое же плохое дело — неопределенность. То есть легко оказаться в ледовой ловушке, из которой и не выберешься… Конечно, надо налаживать ледовую службу по всему пути, чтоб знать состояние льдов. Хорошо бы иметь и точные карты. Наши, теперешние, никуда не годятся. Впрочем, мы и занимаемся уточнением карт: работаем на будущее.
Капитан поднял к глазам бинокль. Потом передал его Бабушкину.
— Видите темные пятна? Это или разводья, или майны.
— Ничего не вижу, — признался Бабушкин.
— Это у вас просто глаз не поставлен на разводья. У каждого человека глаз поставлен на свое дело.
Воронин пошел в штурманскую и записал: «14 августа в 5 часов 40 минут… Лед крупнобитый — восемь баллов».
И началось испытание судна.
— Полный вперед! — скомандовал Воронин.
Послышался звон сигналов в машинном отделении. Тихий, умиротворенный гул малого хода сменился грохотом полного — судно рванулось вперед. Капитан, перегнувшись через борт, стал глядеть под форштевень. «Челюскин» вздрогнул от удара и медленно, как бы нехотя, задрал нос кверху, лед, не выдержав веса судна, со вздохом переломился. С него скатились потоки натаявшей воды. Судно осело носом, и его бока раздвинули льдины в стороны.
Капитан недовольно морщился: «Сибиряков» такие льды форсировал с легкостью необыкновенной.
Те, кому надоело смотреть на «ледовое крещение» судна, спустились в свои каюты. Но лед и тут давал о себе знать — льдины скреблись о корпус, шуршали и стонали.
В трюмах, где нет внутренней обшивки, стоял неистовый грохот. Морская качка превратилась в ледовую.
Удары бывали настолько сильны, что кое-кто стал поговаривать:
— Есть один шпангоут![5]
— А вот и второй полетел.
В три часа дня на капитанский мостик вихрем влетел старпом Гудин и что-то шепнул на ухо Воронину. Оба скрылись во мраке трюма. И скоро всем стало известно: «Челюскин» получил первые серьезные повреждения. По правому борту разъехался шов и срезались заклепки.
В судовом журнале Воронин записал: «14 авг. в 15 час. обнаружена течь корпуса в межпалубном пространстве трюма № 1 с правого и левого борта. Легли на компасный курс вест. Лед крупнобитый — восемь баллов».
Журналисты собирали на память о первом повреждении срезанные заклепки толщиной с водопроводную трубу.
— Начались приключения, — процедил сквозь зубы Воронин. — Впрочем, я это знал.
— Все не так плохо, как вы полагаете, — возразил Шмидт. — «Челюскин» форсирует льды самым слабым своим местом. Ведь вы знаете, что пароход перегружен и сидит низко в воде. Вот отгрузим уголь, судно поднимется и будем бить лед уже укрепленным поясом. Вызовем «Красина» — он и уголь у нас возьмет, и потом выведет нас на чистую воду.
Воронин глядел за борт и о чем-то размышлял. Шмидту показалось, что капитан несколько осунулся и поскучнел.
«Он повреждения судна воспринимает, как повреждения собственного тела», — подумал Шмидт и продолжал бодрым голосом, каким говорят обычно с больным: — Все будет хорошо, Владимир Иванович. Кругом столько мощных ледоколов — помогут.
— Дальше не пойдем, — сказал Воронин, поворачиваясь к Шмидту, и пояснил: — Самостоятельное движение без посторонней помощи только даром расшатает корпус судна. Надо ждать «Красина».
— Как только разгрузимся, дела пойдут лучше. Вот увидите.
— Да, лучше, — согласился Воронин.
Оптимизм начальника экспедиции передался и остальным челюскинцам.
Гидролог Хмызников спустился в кают-компанию и сел за пианино. Тут же подоспели музыканты с балалайками и гитарами, и был устроен самый настоящий концерт. Играли «Светит месяц», «Стеньку Разина», «Вот мчится тройка почтовая».