Когда челюскинцы подбежали к месту падения аэроплана, Бабушкин сидел в кабине искореженной машины и, казалось, о чем-то думал.
— Жив! Ну, слава богу! — выдохнул механик Валавин.
Бабушкин медленно вылез из кабины.
— Что случилось, Михаил Сергеевич? — спросил механик.
— Техника подвела, обороты срезало на взлете, — отозвался тот и медленно пошел к «Челюскину».
Итак, надежды на помощь авиации рухнули вместе с аэропланчиком.
17 ноября «Челюскин» принял правительственную телеграмму. Зампред Совнаркома В. В. Куйбышев официально передавал «Литке» в полное распоряжение Шмидта. А через некоторое время капитан Бочек передал Шмидту следующую телеграмму:
«Приветствую распоряжение… Куйбышева. Для себя считаю честью быть в вашем распоряжении. Прошу вашего срочного согласия на немедленный вывод «Литке» из льдов. В течение нескольких часов с большими усилиями «Литке» пробирается на ост в надежде встретить открытую воду. Быстрое образование молодого льда, его торошение создали угрозу невыхода «Литке» из льдов, что приведет к неминуемой катастрофе. Горячо и искренне стремились помочь «Челюскину». Опасаемся, что сами скоро будем в положении бедствующего судна. Бочек».
Положение Шмидта было сложным. Теперь на нем лежала ответственность за два судна.
В этот же день произошло очередное совещание командного состава.
Капитан, казалось, постарел на несколько лет. Все выглядели также не слишком хорошо. Только Шмидта не покидало его обычное спокойствие и уверенность в благополучном исходе экспедиции. По крайней мере, так всем казалось.
— Что скажет Владимир Иванович? — спросил Шмидт.
Капитан медленно поднял голову. Похоже было, что он не знает, как поступить.
— «Литке» не сообщает даже, сколько у него угля.
Все понимали, что «Литке» через какое-то время окажется втянутым в общеполярный дрейф.
— Что предлагаете?
— И телеграмму Бочек составил по-умному. Если с «Литке» что-нибудь случится, то вина ляжет…
Капитан глубоко задумался.
Иван Копусов, замначальника экспедиции по хозяйственным делам, не выдержал и резко бросил:
— Чего там темнить? «Литке» надо отпустить.
— Конечно, отпустить, — подтвердил Гудин.
— Отпустить, — сказал Бабушкин.
Так был отпущен «Литке».
Теперь все окончательно поняли, что помощи ждать неоткуда. Предстоит тяжелая зимовка. Это в лучшем случае. А в худшем… Впрочем, дальше думать не следовало. Жалобы, тоска и «философствование» на зимовке непозволительны.
Шмидт прошел в свою каюту и заперся.
Он понимал, что судно обречено. Как только прекратится дрейф, начнется сжатие. Сжатие начнется, как только ледяное поле встретит непреодолимое препятствие, например, остров. Продолжая свое движение, поле начнет ломаться, льдины полезут одна на другую, возникнет вал торошения, который сомнет судно, как бумажный кораблик.
Каждую ночь Шмидта преследовал один и тот же сон — зеленое заходящее солнце, голубые с краснотцой торосы, и все это медленно проходит сквозь судно, сверкая гранями. Слышится звон раздавливаемого стекла, скрежет металла, пулеметная дробь вылетающих заклепок. Каждый раз, когда это живое, бездушное и неумолимое поле начинало спокойно крошить всё, что создано разумным человеком, Отто Юльевич просыпался. Звуки разрушения, однако, оказывались реальными — за бортом происходило очередное, пока незначительное, сжатие.
Если б кто-нибудь увидел сейчас Шмидта, которого все считали несгибаемым и железным, то не узнал бы его.
«А может, не следовало отпускать «Литке»? — думал он. — Впрочем, теперь об этом думать нечего… Где же выход? Если я проявлю хоть малейшую слабость или даже неуверенность, все может очень плохо закончиться. И нас тогда погубит не стихия — мы погубим себя сами. Сперва возникнет уныние, тоска, потом склока и, наконец, паника… Страшны не стихия, не авралы, а ржа, которая может разъесть нас изнутри. Потерять веру в себя — все потерять».
В дверь каюты постучались.
Шмидт мгновенно как бы сменил маску, и дверь раскрыл уже сильный, спокойный человек с ясными и даже несколько насмешливыми глазами.
— Проходите, садитесь, — сказал Шмидт, улыбаясь.
Это был замначальника экспедиции Иван Копусов. Он осмотрелся и пробормотал:
— Иней в углах… Неудачная у вас каюта.
— Уголь надо экономить.
Шмидт поглядел на своего зама вопросительно, прекрасно понимая, что тот без дела не явится.