Обо всем этом печальном опыте было рассказано матросу и уборщице.
Председатель суда, старый и разумный плотник Шуша, сказал:
— Никто не будет разбирать, кто прав, кто виноват. Виноваты оба, так как вышел скандал. За каждый скандал будем сурово наказывать. Ну, бывает, тебе что-то действует на нервы или что-то не нравится — иди и коли лед для воды. Иди и ищи аэродром. Держи себя достойно. И не унывай. Только таким путем мы выстоим. Иначе — гибель для всех.
Так был загашен едва заметный огонек ссоры.
Все дальнейшие испытания коллектива на прочность показали, что без умения сдерживать свои страсти и недовольство, без умения простить товарищу какой-то недостаток наступила бы гибель экспедиции.
Очень важное лицо на корабле и в экспедиции — человек веселый, неунывающий, выдумщик и шутник. Одно присутствие такого человека поднимает у всех настроение, пусть даже для веселья не так уж и много причин.
Таким был на «Челюскине» молодой художник Федор Решетников.
Он вырезал из фанеры медвежьи следы, привязал их к валенкам и прошелся от борта «Челюскина» к торосам. Это произошло в ночь после суда.
На утро зоологи, обнаружив следы, по-видимому, неизвестного науке подвида, были взволнованы до предела. Ожидалось крупное научное открытие.
Начались бесконечные дежурства, ставились приманки, исчезающие самым необъяснимым образом, шли бесконечные высокоумные ученые разговоры. А медведь вел себя самым загадочным образом и даже забирался на палубу. Его ловкость и наглость не имели предела.
Челюскинцы, посвященные в тайну хитроумного зверя, слушая речи зоологов, пересыпанные учеными словами, держались за животы.
Заморочив головы зоологов окончательно, Решетников изобразил всю историю в картинках.
Впрочем, иногда на него и обижались. Но не очень сильно.
Спокойная, размеренная, устоявшаяся жизнь внезапно оборвалась — началось первое серьезное сжатие; по-видимому, ледовое поле уперлось в какой-то остров.
На палубу вышел спокойный, невозмутимый Шмидт и сказал, перегнувшись через борт:
— Поджимает.
Тотчас включилась аварийная электростанция. Тьму прорезали лучи прожекторов. Льды засверкали разноцветными кристаллами. Причудливые торосы ожили и задвигались, как призраки в подвижных лучах. Лед загудел и стал скрести о борт «Челюскина». Забегали темные фигуры на белом снегу, отбрасывая длинные тени. Люди выносили необходимое для жизни на лед.
Но на этот раз все обошлось благополучно. Льды попугали челюскинцев, проверили их готовность и успокоились, оставив в стороне ледяные валы и опрокинув, на всякий случай, фотоателье — торос «Гриб».
Через пару дней началось новое сжатие, и тут пришлось раскрыть план эвакуации всему коллективу. Впрочем, это уже давно не было ни для кого секретом. Началась репетиция, о которой говорил Копусов.
Громоздились торосы, завывал девятибалльный норд-ост, мела пурга, прорезанная лучами прожекторов. Всю ночь выносили из трюмов продовольствие, меховую одежду, инструмент, медикаменты. Работали все без исключения. Наиболее сильные физически с шести часов вечера до девяти утра даже не присели.
Но подвижка льдов и на этот раз прекратилась, и возникли разводья. Теперь чистая вода находилась от «Челюскина» в тридцати милях. Но выбраться туда вмерзшему в лед судну не было никакой возможности.
Льдину с грузами стало относить. Было решено принять грузы обратно на борт. Несмотря на пургу и мороз, вся операция закончилась через два часа.
Надеясь на лучшее, надо готовиться к худшему. Появление аварийного расписания, чтоб каждый знал свое место во время гибели судна, разумеется, не вызвало ни в ком особого ликования. Но другого выхода не было.
Капитан проявил большой интерес к разведке аэродромов и много ходил на лыжах. Но еще больший интерес он проявлял к наблюдениям физика Факидова, который занимался изучением подвижки льдов.