Стояла на редкость прекрасная погода. Светило солнце, окруженное белой радугой, летели серебряные иголки замерзшего тумана. Дым из печных труб поднимался сперва кверху, но на высоте перегибался и образовывал арки.
Все население Мейныпильгино готовило для летчиков воду и подвозило к самолетам баки, закутанные в оленьи шкуры.
И когда уже все было готово, оказалось, что на самолете Бастанжиева мотор не хочет запускаться.
— Отставить! — приказал Каманин. — Догонишь нас.
Вылетели вчетвером. И сперва все было без приключений. Но над горами началось. Самолеты словно взбесились и перестали слушаться рулей. Высотомеры показывали что-то несусветное: за две секунды высота падала на триста метров, но вот падение прекращалось, летчиков вдавливало в кресла, и машины начинало подбрасывать на сотни метров. Горы, казалось, были и сверху, и снизу, и сбоку. Самолеты то кренило, то заставляло опускать нос, то задирать.
«Неужели это конец? — подумал Каманин. — А как же челюскинцы? Как это говорит Молоков? «Робость у летчика исчезает, если он хорошо знает матчасть и представляет все, что происходит внутри самолета». Я вот все представляю, а от этого мне ничуть не легче. Впрочем, я никак не могу представить, почему еще не отвалились крылья в этой свистопляске. Спокойно! Надо набрать максимальную высоту, чтоб ослабить влияние воздушных потоков над горами…»
Моторы меняли голос: то надсадно ревели, то принимались жужжать, как жуки, — похоже, что менялась плотность воздуха.
Но Арктика решила, что для испытания людей и техники совсем недостаточно одной болтанки, и выставила еще и облака.
«А какова тут высота гор? Не дай бог столкнуться с какой-нибудь сопкой. Ведь нас ждут, на нас надеются… Что же делать? — Каманин задумался. — Пробивать облачность или возвращаться назад? Все сделают то же, что и я… Нет, возвращаться нельзя».
И самолеты окунулись в белую мглу. Теперь невозможно было разглядеть даже плоскостей собственного самолета. А вдруг столкнешься с товарищем в этой белой темноте?
Каманин стал набирать высоту.
«Лучше уж идти над облаками, тут хоть увидишь вершины гор», — подумал он и включил секундомер.
Через двенадцать минут облака остались внизу. Да и болтанка как будто уменьшилась.
Каманин оглянулся и увидел только две машины — Молокова и Пивенштейна. Куда же делся Демиров?
Штурман Шелыганов, высунув голову из кабины, тоже посмотрел назад.
«Вернулся, — подумал Каманин, — вернулся, или… или…»
— Через пятнадцать минут будет Анадырь, — сказал штурман Каманину.
Облака стали редеть и остались над горами. Каманин поглядел вниз и не увидел ни одного ориентира, за который можно было бы зацепиться. Белесое, ослепительное небо сливалось с бесконечной снежной равниной. Было такое ощущение, словно стоишь на месте, а в открытой кабине вокруг тебя грохот и вой ветра.
И тут появились темные точки, подвешенные в белизне. Точки превратились в людей. Видно было, что они махали руками и подбрасывали шапки.
«Э-э, да анадырцы вышли с флагами и лозунгами, — отметил Каманин. — Но черт подери, они заняли как раз то место, где только и можно сесть. Чуть в стороне сядешь — костей не соберешь. Неужели не понимают? Придется поступить невежливо».
И он прошелся на бреющем полете над полосой, все разбежались.
И только он сел, как увидел лозунг: «Привет отважным летчикам товарищам Галышеву, Водопьянову и Доронину!»
— Здравствуйте, товарищ Водопьянов! — радостно поприветствовал Каманина подбежавший к самолету человек.
— Здравствуйте. Только я не Водопьянов.
— Ой, братцы, ошибочка вышла! Вы уж извиняйте нас. А мы глядим, как раз три самолета. У Каманина ведь пять.
— Да, у Каманина пять. Было.
И тут снова задуло. Шесть дней невозможно было высунуть носа из дому. Впрочем, дома были занесены, и люди ходили по вырытым в снегу тоннелям.
Пилоты нервничали. Оставались невыясненными судьбы Демирова и Бастаижиева.
«Что же это у нас получается? — думал Каманин. — Родина мне доверила такое ответственное дело, а я его не выполнил: вместо пяти самолетов три. А что будет дальше?»
Чтобы летчики не особенно скучали, им принесли единственный в поселке патефон с единственной пластинкой «Мексика». Под жаркие ритмы южноамериканского джаза пилоты слушали завывание пурги и проклинали «небесную канцелярию», где происходит путаница.
А однажды редактор местной газеты «Советская Чукотка» увидел у пилота Пивенштейна газету, в которой был завернут кусок мыла.