— Конечно! Всё самое лучшее для вас, прекраснейшая кона Лиза.
Шкатулки действительно оказались очень красивыми. В цветах разных кланов, с растительными и пейзажными рисунками, с геометрическим и каллиграфическим орнаментами. Больше всего мне понравилась синенькая, но чисто из вредности брать её не стала. Вот ещё! Выбрала с цветочками.
— И какова её энергоэффективность? — ледяным голосом спросил Мейер.
— Коэффициент семь восьмых, — с вызовом ответил артефактор.
Клянусь, в маленькой лавке отчётливо слышался стук рогов.
— Не идеально, конечно, но неплохо, — нехотя признал бывший жених. — А цена?
— Для вас — всего три с половиной тысячи пенингов, — коварно улыбнулся Винг. — Или для вас это слишком дорого?
Клац-клац.
Судя по взгляду Мейера и проступившему румянцу, это было дорого, но признавать сей факт он категорически отказался.
— Вовсе нет, даже удивительно, как с такими ценами вы ещё держитесь на плаву.
Настал черёд Винга багроветь щеками.
— Дела у меня идут замечательно, — выдавил он.
— Уверен, что так и есть. Место-то у вас проходимое, мы бы легко на него наткнулись, даже если бы Лиза не захотела купить шкатулку именно у вас, — припечатал Мейер и повернулся ко мне. — Ненаглядная, ты что-нибудь ещё хочешь купить?
Я закатила глаза, слушая, как он выделил голосом обращение на «ты», и буркнула:
— Нет.
— Тогда заверните, пожалуйста. И отправьте почтовые данные Лизы в службу правопорядка, там сказали, что вы знаете процедуру.
Мейер достал кошелёк и выложил на стол семь малиновых банкнот и выжидательно посмотрел на артефактора. Тот завернул шкатулку и уложил в тряпичную сумку.
— Большое спасибо, дорогой Винг, — сердечно поблагодарила я.
Дождь снаружи и не думал утихать. Поморщившись, натянула капюшон и шагнула под струи воды.
— Как самочувствие? Нам бы ещё на почту попасть, а потом в отель, забрать вещи.
— Хватит уже спрашивать про моё самочувствие! — вспылила я.
— И тем не менее? — абсолютно спокойно отреагировал Мейер.
Как же он бесит этим своим спокойствием! Убила бы, но вилерианцы такие живучие, что тут без шансов.
— До почты дотяну. А дальше — посмотрим.
Главпочтамт (или как он тут называется) оказался огромным зданием размером в целый квартал. Попетляв по хитросплетению коридоров, мы оказались в одном из полупустых залов, а потом за несколько минут оформили почтовую переадресацию и забрали предназначенные мне письма. Выяснилось, что их слал не только Мейер, но ещё Полин и даже свекровище. Последнее удивило особенно сильно. Захотелось вскрыть все письма и прочитать прямо тут, но это было бы как-то уж слишком по-детски, да и самочувствие действительно оставляло желать лучшего. Меня начало штормить. Мейер поддерживал под локоть и подпитывал силой почти постоянно, но я то и дело спотыкалась. Раздражение и злость отступили, оставив после себя опустошение и слабость.
До отеля я дошла сама, а вот собирал вещи, отдавал мою новую карточку портье и нёс меня в клинику уже Мейер. А я молчала, жалея себя и мысленно проклиная подлюку Ваендис. Хотя я сама виновата. Она же в первый день знакомства честно сказала, что отравила мужа и работает проституткой. Вот чего я ожидала-то? Соню Мармеладову по-вилериански? Когда же я научусь простому правилу: выводы о человеке нужно делать исключительно из того, как он поступает и что и как о себе говорит, а не из своих розовопоневых представлений о том, что все люди вокруг благородные и замечательные.
Вот бы этих паучих Ваендис с Лалиссой в одну банку посадить и хорошенько встряхнуть: интересно, кто бы выжил. Думаю, первая: у неё и опыта побольше, и хватка железная. Совершенно не удивляет, что про конфеты она ни слова не сказала. Наверняка и по следу курьера тоже никого не найдут. Она же не дура. По-тихому подсунула мне наркотики, но так, чтобы доказать ничего было нельзя. Ела-то я сама, никто не заставлял. А уж кто их передал — ищи ветра в поле.
Цепляясь за могучую шею Мейера, никак не могла понять: а ему можно доверять? Или он такой же двуличный предатель, как и все остальные?
В клинике нас уже ждали. В меня тут же влили ещё стакан мерзотной жижи, а дальше нас проводили в палату, что могла посоперничать с номером в отеле. По крайней мере, кровать тут была одна и здоровенная, а унитаз и раковина золотые, как и полагается.
— Нам нужна палата с двумя кроватями, — запротестовала я.
— У нас только такие, — заверил немолодой медбрат. — Есть ещё раскладное кресло, ваш спутник может спать в нём.
Мой спутник и бровью не повёл, лишь поблагодарил медбрата, снял с меня плащ и посадил в кресло. Разобрал вещи, убрал ненужное в шкаф, поставил на украшенный вазой с лиловыми цветами столик шкатулку, а затем высушил магией оба плаща. Выглядело это так: голубоватые змейки магии сползли с его рук, облизали плотную ткань, и на пол стёк прозрачный ручеёк. Закончив, Мейер сначала убрал плащи в шкаф, а потом магией собрал лужу с пола в небольшую водяную сферу и отнёс в ванную.
— Хочешь искупаться? — спросил он, вернувшись.
— Нет. Пока нет. Хочу горячего чая или какого-нибудь отвара… желательно сладкого.
— Сейчас принесу. Я ненадолго.
Когда дверь за ним закрылась, я достала письма и пробежала глазами даты на конвертах. Открыла самое старое, остальные сложила рядом, чуть отодвинув шкатулку и вазу с потрясающе красивыми, похожими на помесь ирисов и орхидей цветами, и принялась за чтение.
Интересно же, как он догадался, что я не принцесса!
Глава 20. Письма Мейера
Лизе от 33-го числа вьюжного месяца 1523-го года (отправлено)
Ненаглядная, я многократно начинал это письмо, но каждый раз слова казались слишком сухими и неправильными, неспособными выразить то, что сейчас творится в моей душе. Оказалось, что, сам того не сознавая, я предал тебя. И хотя я больше не заслуживаю твоей любви и не надеюсь на взаимность, страх за твою жизнь и благополучие всё равно гонит меня вслед за тобой. Сегодня я ушёл в отставку и сел на борт судна, идущего в Дарборг, так как аэросообщение прекращено, и восстановлено будет неизвестно когда.
Наверное, ты удивишься, читая это письмо. Позволь мне рассказать, как складывались обстоятельства после нашего расставания.
Думаю, ты помнишь наш последний разговор. Не буду скрывать, твоё признание во лжи разочаровало и ранило меня, я был объят ревностью и досадой. Тогда я думал, что ты вероломно влюбила меня в себя и пользуешься моей неопытностью в сердечных делах. Но при этом от одного взгляда на тебя всё внутри замирало и таяло. Во мне словно поселился другой, новый человек, которому ты нужнее воздуха. Я привык ощущать себя сильным, знающим свой следующий шаг и готовым к нему. Однако после возвращения из похода против зелёноголовых сознание словно расщепилось, я начал желать кардинально противоположных вещей и чувствовал себя разорванным пополам. С одной стороны, любил и хотел верить тебе, обнять, защитить, утешить. С другой — ненавидел и хотел разорвать все возможные связи, злился неимоверно и страдал от уязвлённой гордости, так как ты предпочла другого. Проклинал день, когда увидел твой портрет и загорелся мыслью получить изображённую на нём красавицу в жёны. Презирал за измену и ложь, потому что сам никогда бы так не поступил с любимым человеком. И при этом оправдывал твой поступок, как мог.
Самое обидное, что я никогда не мог предсказать, кто из этих двоих возьмёт верх в конкретной ситуации. Они словно сменяли один другого, и, к примеру, сначала я садился на дирижабль, чтобы догнать тебя, а потом презирал себя за эту слабость.
Для чего я это пишу? Чтобы ты лучше представляла, почему я поступил так, как поступил. Я ощущал себя маятником, качающимся из стороны в сторону. От любви к ненависти, от отчаяния к надежде, от разочарования к воодушевлению.
Когда мы закончили разговор, я выскочил из дирижабля, на котором осталась ты, и долго ходил вокруг него, не решаясь ни вернуться на борт, чтобы поговорить с тобой, ни уйти и поставить точку. Какие только мысли ни роились в голове, жаля дикими осами. Но холодный ветер помог остыть, и я убедил себя, что нужно проявить терпение, дождаться момента, когда ты сможешь дать мне клятвы, и уже потом думать, как поступить дальше. Жажда сохранить отношения возобладала над желанием избавиться от них окончательно.