Собрав все силы, какие только остались, всю злость и всё отчаяние, я постучала.
Невыносимо долго ничего не происходило, а потом дверь открыла уже знакомая девушка — та пухленькая с шальным взглядом — одетая лишь в халат на голое тело.
— Лиза?
— Позови Ваен…дис, — выдавила я, чувствуя, как кружится голова.
Но страшно не было. Я знала, что если не справлюсь, то Мейер подхватит, унесёт, напоит мерзким пойлом, которое тут по недоразумению называют лекарством, завернёт в одеяло и останется рядом. Почему-то эта простая мысль придала сил. Иногда выиграть проще, если ты знаешь, что проигрыш — не конец света.
Я пошатнулась и ухватилась за косяк.
— Кумарит тебя, да? — хмыкнула девица. — Сейчас, погоди. Хочешь зайти?
В ответ я замотала головой. Порог выглядел непреодолимым препятствием, да и входить внутрь было страшно.
Шалая исчезла в глубине дома, оставив входную дверь нараспашку. Я изо всех сил цеплялась за косяк, обливаясь потом и дрожа от злости.
Ваендис, как всегда великолепная и затянутая в изысканное платье, появилась в дверях три года спустя. Как минимум три, а может, и десять. Время звенело в ушах, и я отчётливо понимала, что переоценила свои силы примерно в бесконечность раз.
Куртизанка стояла передо мной в сиянии золотого убранства своего дома, безгранично прекрасная и отвратительная, словно сама была Вилерией. Опасной, забирающей надежду и толкающей на неблаговидные поступки. Жестокий аватар жестокого мира, восхитительно притягательный и неимоверно отталкивающий одновременно.
— Ваена, мне плохо… — пробормотала я заплетающимся языком. Играть не приходилось, мне и правда было настолько дьюково, что все силы уходили на то, чтобы не упасть. — Мне нужны… конфеты…
— Конфеты? — переспросила она, оценивающе меня разглядывая. — Возвращайся в отель, Лиза. Я пришлю тебе разных конфет.
— Не смогу, Ваена. Не смогу дойти… — выдохнула я и вцепилась в косяк из последних сил.
Она бросила оценивающий взгляд по сторонам, но улица была абсолютно пуста.
— Сюда же ты как-то дошла…
— Доползла. Я буду стоять тут, пока ты не дашь мне конфету, — я посмотрела в бесчувственные красивые глаза куртизанки и всхлипнула: — Пожалуйста… Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Я сделаю всё, что ты скажешь. Перееду к тебе хоть завтра. Только дай конфету!
Я молила искренне. Хотела, чтобы всё поскорее закончилось, хотела рухнуть в объятия Мейера и закрыть глаза. Отключиться. Расслабиться. Уснуть. И в то же время понимала, что кошмар только начинается и что его виновница стоит передо мной в кружевном серебристом платье, под которым провокационно угадываются очертания сосков.
— Сейчас не лучшее время, — прошипела Ваендис. — У нас гости. Приходи попозже.
— Не могу, Ваена. Я сдохну! У тебя на крыльце сдохну!
Она поджала губы и сказала:
— Жди!
Перед глазами всё перемешалось. Золотой дом словно ожил и пытался укусить меня дверным проёмом. Я сползла на залитое водой крыльцо и уткнулась лицом в мокрый холодный рукав. Чуть-чуть. Надо продержаться совсем чуть-чуть. Приступ дикой слабости вдруг сменился трясучкой, от которой застучали зубы. Только бы Мейер сейчас не надумал ко мне кинуться. Или пусть бы кинулся? Окружил бы заботой и унёс прочь. Сама не понимала, чего хотела больше.
— Да встань ты, — раздражённо прошипела Ваендис, вздёргивая меня на ноги. — На, держи. Завтра утром придёшь сюда с вещами, поняла? До утра этого хватит. Всё, иди, у нас действительно важные гости.
Она вложила мне в руку два до боли знакомых батончика. Я сжала их в ладони. Рот мгновенно наполнился слюной. Зрение стало резким и чётким, конфеты на ладони словно обвёл тушью сумасшедший художник. Я осторожно разломила одну и полной грудью вдохнула восхитительный, яркий запах льифа. Горько-сладкий, божественно-ядовитый, маняще-запретный.
Я знала, что стоит засунуть батончик в рот, как все мучения закончатся.
Поднесла его к лицу и снова вдохнула.
Искушение было слишком сильным, чтобы устоять.
Глава 22. Расплата
Всё дальнейшее я видела словно на мутном экране старого лампового телевизора. Две незаметные тени вдруг обрели цвет и плотность, скользнули к Ваендис и оттеснили её от входа в Золотой дом. Она возмущённо зашипела и воинственно вскинула руку, но моё зрение уже сфокусировалось на другом. Всё остальное стало лишь фоном, размазалось, замылилось, слилось в пёстрый шум. Я смотрела на батончики в своей руке. Не видела, что сзади подошёл Мейер, только почувствовала, как на живот привычно легла тяжёлая рука, и услышала знакомый до мурашек голос:
— Оно того не стоит.
Умом я понимала. Хотела бросить чёртовы конфеты в лужу у крыльца, но не могла. Хотела отшвырнуть подальше, но безвольно держала в ладони. Хотела растоптать ногами, но вместо этого как завороженная вдыхала знакомый аромат. Всё тело реагировало на близость наркотика, как на самую возбуждающую эротическую сцену: сладкой судорогой скрутило живот, напряглись соски, губы налились кровью в ожидании изысканно горького, дурманящего вкуса. От предвкушения удовольствия даже перестали трястись руки.
Мейер не пытался отнять батончики, хотя с лёгкостью мог бы это сделать. Он ждал, когда я сама решусь избавиться от них. А я всё тянула, спорила с собой и проигрывала в этом споре. А потом к нам подошёл сыскарь в пёстрой униформе и что-то сказал, но сквозь шум в ушах слов было не разобрать. Я понимала, что должна сделать. Пересилить зависимость, оказаться выше неё, отдать батончики. Но я так устала! Мне так хотелось хоть на минуту перестать чувствовать всю эту боль и тяжесть…
Наверное, я бы сдалась, если бы не голос за спиной:
— Я с тобой. Ты самая невероятно восхитительная женщина на свете. Я помогу тебе справиться с тем, что будет дальше.
Я почти повисла на руке Мейера и чувствовала его ровное дыхание и сердцебиение за спиной. Чувствовала его силу и уверенность. И ту опору, которую не нашла в себя, я обрела в нём. Протянула дрожащую руку и вложила батончики в ладонь сыскаря. Обернулась к Мейеру, зарылась лицом в плащ на его груди и горько, отчаянно разрыдалась.
Из Золотого дома послышались визги, что-то загрохотало, краем глаза я видела вспыхивающую магию, но Мейер уже уносил меня прочь. Обратно в клинику.
Следующие два дня я запомнила смутно, и в то же время в память отчётливо врезалось ощущение: мне было очень плохо. Так плохо, что без слова на букву «Х» тут не обойтись, но принцессы вряд ли матерятся, даже если они фальшивые. Я представляла собой живое пособие на тему «Наркотики — зло».
Измучив себя, Мейера и персонал клиники, на третью ночь я наконец смогла уснуть.
И это было победой. Тяжёлой, вымученной победой. О, как сладко спать! Только новоиспечённые родители знают, насколько бесценен на самом деле сон. Спала я как младенец — вздрагивала, просыпалась, плакала от обиды на то, что проснулась, снова забывалась коротким рваным сном и снова просыпалась, теперь уже от голода.
В таком лоскутном сне прошли сутки, едва ли за них я бодрствовала больше пары часов. Под вечер третьего дня стало легче.
— Завтра будет суд, — напомнил Мейер, вынимая меня из ванной. — Можем перенести заседание, если ты не в состоянии идти. Нет смысла себя мучить ещё раз.
Он поставил меня на коврик и завернул в большое мягкое полотенце. В голове немного шумело, но сегодня самочувствие было в сто раз лучше, чем вчера.
— Нет. Давай с этим разберёмся. А ещё лучше давай я заберу заявление…
Забрать заявление хотелось по двум причинам: я слишком сильно устала от всех этих разборок и хотела увидеть, не изменится ли после этого отношение Мейера. Он пока вёл себя идеально. Не отходил ни на шаг, поил, пытался кормить и носил в ванную. И всё это нежно, без упрёков, ропота и раздражения. Настолько изумительно заботливо, что верилось с трудом.