— Ничего от тебя не хочу! — капризно ответила я, но потом всё-таки взяла себя в руки. — Но письмо прочитай.
— Ладно, — повисла небольшая пауза, потом Мейер заговорил снова: — Они благодарят нас за содействие в выявлении преступной схемы. Выяснилось, что все девушки, проживающие в Золотом доме, употребляли льиф в больших количествах. Их лечение уже начали, но им всем предстоит долгая реабилитация. Одну из девушек, оказывается, искали родственники с другого континента. Среди гостей Ваендис, которые находились в Золотом доме, был и Рьенинг Крумпатур, которому вменяют производство разных наркотиков и торговлю ими. Тут целый список, помимо льифа. Тебя на допрос вызывать больше не планируют, твоё имя в судебном процессе участвовать не будет, как я и просил, потому что суд будет публичный. Что ещё? — он на секунду замолчал и потом продолжил: — Служащие сыска желают тебе скорейшего выздоровления и просят историю твоей болезни для ознакомления, на всякий случай — вдруг методы твоего врача помогут другим пациенткам.
— Не знаю, как насчёт других девушек, а Ваендис пусть поят этим вашим лекарством по десять стаканов в день. Для профилактики, — прорычала я, утирая слёзы.
— Думаю, что её ждёт изгнание с Вилерии, что куда хуже, чем лекарство, — отозвался Мейер.
— Изгнание? Всего лишь? — возмутилась я.
— Ты забываешь, что вилерианцы не могут жить в других мирах. После изгнания она продержится неделю или от силы две, но неизбежно выгорит. Это на самом деле страшная смерть, долгая и мучительная. Высшая мера наказания у нас. Даже казнь через обезглавливание куда милосерднее.
Меня передёрнуло от вилерианского милосердия.
— И когда будет суд?
— Пока точную дату не сообщают. Думаю, всё будет зависеть от того, когда девушки смогут дать показания. А ты хотела бы на него пойти?
Хотела ли я снова увидеть Ваендис и этих несчастных куртизанок, «единственных свободных женщин Вилерии»? Оказаться в толпе журналистов, сыскарей, любопытствующих бездельников и сплетников? Послушать, чем могла бы обернуться моя жизнь, если бы Мейер не вернулся?
— Нет. Ничего не хочу знать об этой истории, кроме того, чем она закончится для Ваендис. А ещё хочу выкинуть все вещи и платья, что она подарила, — твёрдо сказала я. — Или даже сжечь.
— Как скажешь. Я бы вообще предложил вернуться в Листаматур после суда. У нас гораздо спокойнее. Я показал бы тебе город и дом, который строю, а ещё свозил бы тебя на озеро Фаль в горах. Оно такое чистое, что видно дно даже на глубине. Мы могли бы взять лодку и покататься на закате. Горы с одной стороны его словно обнимают, а на заре солнце раскрашивает их в разные цвета, и становится очень красиво. Есть ещё водопады у истоков Листы, там хорошо летом, потому что вода ледяная даже в самую жару, а вокруг цветут дикие крокусары. Думаю, тебе бы там понравилось.
— Ты мне зубы заговариваешь, — насупилась я.
— Есть немного, — признал Мейер. — Но это правда. Вилерия очень красива и разнообразна. Если ты любишь путешествовать, то мы этим обязательно займёмся. И на южные тропические острова сплаваем…
— Я на тебя слишком обижена, чтобы строить какие-то планы, Мейер.
— Хорошо. Тогда давай я схожу попрошу принести нам ужин, а ты пока выйдешь и ляжешь в постель? Только ноги не порань, я слышал — там что-то разбилось.
Ага, разбилось. Как мои надежды на томный вечер. Само упало и разбилось, Елизавета Петровна вообще ни при чём. За мыльницу стало стыдно, но от этого я ещё сильнее на Мейера разозлилась, потому что, как ни крути, это он виноват. Вообще во всём.
Судя по наставшей тишине, вилерианец действительно ушёл. Выглянула в спальню, убедилась в её пустоте и быстро оделась. Убрала осколки, залезла в постель и уткнулась пылающим лицом в холодные ладони. Как же я устала от всего! Даже от себя.
Мейер вернулся минут десять спустя с подносом в руках. Игнорируя его попытки заглянуть мне в глаза, поела молча, буркнула «спасибо» и завернулась в одеяло. Не жизнь, а треш-шапито какое-то.
Уснуть не получалось, мысли бегали по кругу с тараканами наперегонки. Тараканы, естественно, обгоняли со значительным преимуществом, а также задавливали количеством.
С одной стороны, Мейера можно понять. Про шкаф и кашу он не преувеличил. С другой, надо головой думать, прежде чем называть женщину неадекватной. Покажите мне хоть одну женщину, которая это потом забудет. Причём чем она неадекватнее, тем дороже обойдётся это слово сказавшему. И тут хорошо бы, конечно, сделать умное лицо и простить великодушно. Но как же я задолбалась его понимать и прощать! Нет, серьёзно, не отношения, а магазин дверных проёмов какой-то — мало того, что косяк на косяке, да ещё и стоит всё непомерно дорого. А платить приходится здоровьем. А оно у меня и без того пошатнувшееся, особенно после сегодняшнего.
Поняв, что так и не усну, а настроение хуже не станет, потому что хуже просто некуда, молча взяла со столика с цветами письма Полин и свекровища, включила прикроватную лампу и погрузилась в чтение.
Первыми прочла два письма от Полин. Со свойственной ей жизнерадостностью, которая у обычного задолбанного жизнью человека может вызвать только неприятие и нервный тик, она сообщала, что всё замечательно. Они замечательно добрались до Листаматура, замечательно пообщались с Мейером, замечательно получили компенсации от «Воздушного пути», но решили, что те слишком малы, и замечательно подали на компанию в суд. Полин прилагала свою почтовую карточку, подробно рассказывала, что в местное представительство (естественно, замечательное) вернули часть вещей, среди которых была сумка, напоминающая мою, но Полин не уверена, не ошиблась ли она в том, что эта замечательная сумка (описание на три абзаца) именно моя. Погода в Листаматуре замечательная, а Мейер — так и вовсе душка. И если до момента с Мейером, я просто просматривала письмо по диагонали, то тут взгляд невольно зацепился за строчки: «Мне больно смотреть, как сильно он переживает, и хотелось бы его утешить, но боюсь вмешиваться, чтобы не навредить».
Утешить ей хотелось бы. Мейера.
Вот гадина! Я аж задохнулась от праведного гнева. Нет, вы посмотрите! А что, в замечательном Листаматуре для замечательной Полин не нашлось других замечательных мужиков? Обязательно нужен мой косячный?
В общем, решила пока не отвечать, потому что ни одного цивилизованного слова для этой нахалки у меня не было. А ещё в глубине души всё-таки было немного страшно, что я действительно неадекватна и завтра обо всём содеянном пожалею. Так что письма свекровища я открывала во вполне определённом состоянии, совсем капельку далёком от замечательного.
Письма свекровища
Лизе от Ирэны Феймин, 35-го числа вьюжного месяца 1523-го года (отправлено)
Лиза,
Я пишу это письмо с тяжёлым сердцем. Вчера Мейер написал нам о том, что ему открылось.
Надо ли говорить, что мы все в шоке из-за случившегося, но думаю, что ты понимаешь, как сильно его слова ошеломили меня.
Мне очень жаль, что я обошлась с тобой так жестоко.
Если бы тогда я знала, что возможны разные варианты заражения, никогда не поступила бы так. Но в тот момент, когда всё произошло, я не думала о тебе. Я думала об Элдрии, Олетте и Мейере. Сама не знаю, отчего мне пришло в голову, что Элдрий решил изменить жене и насолить брату. Да, отношения у них сложились непростые, но Эл никогда не был настолько жесток. Вот только отсутствие рядом с тобой мужчины указывало на то, что заразивший тебя сделал это из злости или женат, и неправильная догадка привела меня к ещё более неправильным выводам. Я решила, что мне необходимо скрыть произошедшее ото всех, ведь Мейер никогда бы не простил такой поступок старшему брату, а Олетта слегла бы с нервным срывом, что абсолютно неприемлемо в её положении. Я была уверена, что ты не выживешь, и оттого не церемонилась. Мои поступки были бессердечны, и я не буду пытаться их оправдывать.