— Но разве не по его вине вы оказались в столь сложном положении?.. — начал салатовый, но я его перебила.
— По его ли вине я оказалась на Вилерии? Ровно в той же мере, в какой по вине каждого вилерианца здесь когда-либо оказывалась переселенка. Приводить силой женщин в свой мир — это часть вашей культуры, которая общественно одобряется, и не нужно теперь делать одного Мейера виноватым в устоявшемся порядке. И нет, я не считаю этот порядок правильным, но я также не считаю, что виноват в нём Мейер.
Мог голос звучал резко и вызывающе, но поведение судей, их переглядывания, их лица, их поджатые губы — всё говорило о том, что впереди ждёт какая-то гадость. А я так устала от гадостей, что хотелось осесть на пол и закатить истерику, стуча ногами по полу, как делают маленькие дети. Теперь я понимаю, что они поступают так не потому, что плохие, а потому, что просто не в силах справиться с навалившейся на них жизнью.
— Суд удаляется для принятия решения, — подвёл скрипучую черту старый судья.
Когда они удалились, я подняла глаза на Мейера. Его лицо казалось слепком из замороженной белой глины.
— Годом домашнего ареста не отделаемся? — тихо спросила я.
— Нет, — коротко ответил Мейер. — Прости, Лиза.
— За что? Это же не ты…
— Я. Я должен был остаться. Дважды.
— И что теперь будет?
— Не знаю, Лиза. Но я бы ни за что не хотел уходить в третий раз…
— Что? — нахмурилась я. — Что ты имеешь в виду?
Он ничего не ответил, задумчиво закусив губу.
— Мейер! — требовательно позвала я. — Что ты имеешь в виду?
— Пока не уверен. Будет зависеть от приговора. Я не знал, что дело настолько плохо. Я не думал, что мама… что мама может так поступить.
— Это её решение, а не твоё.
— Это было моё решение оставить тебя с ней, — отозвался он. — И это было моё решение уйти в поход на зелёноголовых. Я мог подать в отставку уже тогда, а не тешить самолюбие и гордость последним боем. И тогда ничего из этого не случилось бы. Ответственность лежит на мне.
Когда он замолчал, плотно сжав челюсти, на лице проступили желваки.
— Ты не мог знать, как всё обернётся, — погладила я его по щеке, хотя, честно говоря, сложно было спорить с его доводами.
В глубине души я тоже считала, что раз Мейер притащил меня в этот грёбаный сосущий магию мир, то должен был находиться рядом, а не шарахаться по кустам, гоняя палками зелёных человечков. Но есть такие вещи, которые говорить вслух нельзя, чтобы окончательно не столкнуть близкого человека в бездну вины. А ещё лучше — просто взять и простить всё, тянущее назад, и двигаться дальше. Иногда прошлое бывает настолько тяжёлым, что под его гнётом невозможно ступить ни шагу. Тогда зачем за него цепляться?
Я смотрела сейчас на Мейера и отчётливо понимала: прошлое нужно учиться отпускать. Позволить себе и другим ошибаться в этом прошлом. Сделать выводы и утопить боль в глубинах сознания, иначе начнёшь тонуть вместе с ней.
Допустим, мы останемся вместе. Допустим, в будущем я совершу большую ошибку, за которую мне будет стыдно, больно и неловко. Захочу ли я, чтобы Мейер мстил, тыкал в неё носом, как нашкодившего щенка, или тащил меня в суд? Нет. Я захочу, чтобы он меня простил. А значит, я должна уметь прощать сама. По-настоящему прощать, а не вносить пунктом в список для будущего скандала, ожидая удобного случая припомнить.
Обвила своего вилерианца обеими руками и почувствовала себя целее. Не такой разбитой, как ещё несколько дней назад. Он теснее обнял в ответ и положил подбородок мне на макушку.
— Когда уже это закончится, а? — жалобно спросила я.
— Скоро, — Мейер вдруг принялся подпитывать меня силой, и на несколько мгновений стало легче.
В объятиях Мейера проблемы уже не казались такими уж огромными. Когда этот гадкий процесс уже закончится, и мы останемся вдвоём? Хочется поскорее рассказать вилерианцу, как мне хорошо рядом с ним, и утешить.
Судьи вернулись и расселись по местам.
— Вердикт по второму иску, — на одной ноте начал зачитывать судья в болотном плаще так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать. — Кону Ирэну Феймин Листаматур Дарлегур признать виновной в попытке убийства Елизаветы Лалиссы Второй Гленнвайсской и приговорить к изгнанию. Есть возражения?
Произнесённые едва слышным голосом слова прогремели в тихой комнате страшным набатом. Я в ужасе посмотрела на Мейера, но он не выглядел удивлённым. Догадывался?
— Есть возражения, — просипела я и откашлялась. — Конечно, есть возражения. В законе написано, что наказание — один год домашнего ареста.
— От одного года домашнего ареста, — поправил меня алый судья, выделив голосом первое слово. — А здесь налицо попытка убийства. Суд имеет в виду клятву, которую ответчица заставила принести истицу. Кона Дарлегур прекрасно понимала, что эта клятва может привести к истощению и, как следствие, смерти. И если заражение вилерадой, течение болезни и её исход действительно не зависели от ответчицы, а за жестокое обращение положен домашний арест, то настаивание на клятве — результат обдуманной и спланированной попытки убийства. Позиция суда в данном случае такова: забирая переселенок из их миров и домов, вилерианцы обязаны обеспечить им безопасность и благополучие. Непозволительно издеваться над бесправной, заболевшей и растерянной переселенкой. Непозволительно оставлять её без помощи и воды, даже если она вызывает личную неприязнь. Непозволительно распоряжаться жизнью юной и здоровой девушки, даже если она не подошла вашему сыну. Не понравилась? В таком случае отдайте в другую семью. Даже приняв секвин, девушка по закону не обязана хранить верность жениху. По традициям, правилам и нормам — да. По закону — нет. Нет закона, наказывающего невесту или жену за измену. Но есть закон, наказывающий за оставление переселенки без помощи и подпитки. Мне объяснить почему?!
Раскрасневшийся судья неожиданно эмоционально стукнул пухлым кулаком по кафедре. Кона Ирэна стояла с ровной спиной, безмолвно глядя на приговоривших её вилерианцев.
— Беря с девушки клятву, вы, кона ответчица, намеренно подвергли её жизнь известной и очевидной опасности. Плюс проявили жестокость до этого. По совокупности действий приговор суда — изгнание.
— Подождите… А если я приму подданство клана Дарлегур? Дело перейдёт в юрисдикцию клана? — я потормошила замершего статуей из белого мрамора Мейера, и он медленно опустил глаза на меня.
— Касательно этого, — с нескрываемым самодовольством заговорил салатовый. — Для суда очевидно, что семейство Феймин Листаматур Дарлегур совершило в отношении вас, уважаемая кона истица, ряд противоправных действий. Суд запрещает представителям этой семьи клана Дарлегур прикасаться к вам, направлять в ваш адрес письма и иные сообщения и разговаривать с вами. Данное решение суда вступает в действие сейчас и продлится до девятнадцатого дня талого месяца, когда пройдёт повторное слушание по вашему делу о признании вас частью клана Дарлегур.
— Тогда я прошу отсрочить исполнение приговора до того момента! — отчаянно воскликнула я, коря себя за то, что не согласилась принять подданство клана Дарлегур раньше.
— Исполнение приговора будет отсрочено до момента, пока ответчица не сообщит, кто именно будет его исполнять.
— Что значит «кто именно будет его исполнять»? — холодея, посмотрела я на Мейера.
— По законам Вилерии первый приговор, вынесенный вилерианке, может взять на себя её муж, брат, отец или сын, — тихо ответил он.
— Только не говори, что ты… — я захлебнулась словами.
— У меня есть братья. Им нужны родители, Лиза. Вся эта затея изначально моя. И я должен нести за неё ответственность, — слова давались Мейеру с трудом. — Это я не должен был тебя оставлять.
— Но… но как же я? — отчаянно выдохнула я, чувствуя, как смыкаются вокруг стены зала суда и с невыносимой силой давят на виски.
— Мы попробуем оспорить приговор, — впервые заговорил дядя Мейера, и я испуганно вздрогнула от неожиданности. — Он слишком суров, если учесть, что ответчица признаёт свою вину и приносит извинения, а истица не имеет претензий.