Кстати, королева с королём останутся парой на всю жизнь, и он будет любить её, даже когда она растолстеет и не сможет двигаться самостоятельно. Вот где настоящие чувства!
Перелистывая страницу за страницей, я поражалась таланту автора. Так просто и при этом захватывающе писать о настолько обыденных, казалось бы, вещах! Когда настало время будущей королеве оставить родной дом и вылететь навстречу неизвестности, я всем сердцем за неё переживала. Получится ли у неё найти достойное место для новой колонии или она погибнет, съеденная извечным врагом — пернатым древостуком?
Когда вода окончательно остыла, пришлось вылезать. Я вышла из ванной обнажённой с книжкой в руках и замерла от страха, увидев в кресле у постели мужской силуэт. Книга выпала из рук и со стуком приземлилась на паркет, а я чуть не зашлась в истошном крике, но вилерианец вовремя вскочил и прижал палец к губам, призывая молчать.
Мейер!
Я поперхнулась криком, а затем набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы его отчитать, но он сделал умоляющее лицо и снова жестами попросил молчать.
Вот одеться не попросил, а молчать — да. Типично мужское поведение!
Но возмущение быстро сменилось радостью. Сердце забилось быстрее, а к щекам прилила кровь от осознания пикантности ситуации. Мейер тоже отвлёкся и смотрел совсем не в глаза. Затем опомнился и жестами показал, что ни разговаривать, ни касаться друг друга нам нельзя. Дурацкая клятва!
Посмотрела на него вопросительно, а он лишь улыбнулся и показал мне рисовальный альбом. Пришёл меня нарисовать? Судя по довольному виду, какое-то решение проблемы он нашёл. Ведь не стал бы он приходить с целью нарисовать мой портрет, чтобы взять с собой в изгнание? Хотя с него станется! Нет, надо выяснить.
В общем, я попыталась жестами спросить, как идут дела, но Мейер лишь улыбался (не очень умно, но очень искренне) и смотрел сияющим взором, из чего я заключила, что проблема всё-таки решена. Ни тени скорби, ни признака скорой кончины, только повышенный интерес ко мне как к натурщице.
Ну и ладно. Пришёл рисовать? Пусть рисует!
Эротичной походкой я дошла до постели и легла на неё прямо перед креслом, предварительно продемонстрировав Мейеру сразу несколько художественных ракурсов. Он впечатлился. Сначала стоял, застыв, а потом осел в кресло, едва не промахнувшись мимо сиденья. Приняв красивую позу, я замерла. Рисовальный альбом в руках моего ночного гостя оставался закрытым. А сам гость жадно обволакивал взглядом моё тело. Запоминал художественный образ, не иначе. Нет, так и замёрзнуть можно.
Улыбнувшись, щёлкнула пальцами для привлечения внимания и показала Мейеру на рисовальные принадлежности в кармане его куртки. Он, словно загипнотизированный, медленно достал кисточку, сжал в массивной ладони и снова замер.
Нет, так у нас шедевр не получится. С одной стороны, не жалко, пусть смотрит, если нравится. С другой — я уже настроилась позировать и представляла, какой красивый эротический этюд получится в итоге. Но для этого художник должен отмереть!
Вытянув руку, указательным пальцем коснулась мягкой вершинки кисточки. Поймала взгляд Мейера и приглашающе улыбнулась.
Он подался вперёд, сев на самый край кресла, и коснулся кисточкой моей щеки. Очень приятно. Нежный мех скользнул по коже вдоль скулы, по подбородку, мягко обвёл глаза, нарисовал невидимую спираль на лбу. Прошёлся по виску, спустился чуть ниже по щеке и погладил шею, затем вернулся к лицу и чувственно коснулся губ. У меня даже дыхание сбилось от удовольствия. Я подставляла лицо неожиданной ласке и не могла не улыбаться. Взгляд Мейера был настолько горячим, что мне стало тепло в прохладной комнате. Или это кровь быстрее побежала по венам?
Кисточка тем временем продолжила свой путь. Снова спустилась к шее, обрисовала ключицу, осторожно прошлась по плечу и спустилась к груди. Очертила ореолу и заскользила по ставшей невероятно чувствительной коже.
Я задохнулась от нахлынувшего возбуждения. Не знаю, что заводило сильнее — лёгкие прохладные касания кисточки или тяжёлый обжигающий взгляд Мейера. Дыхание сбилось. Безумно захотелось ощутить на себе чуть шершавые руки вилерианца, но наложенная клятва этого не позволяла. Нельзя было даже сказать, как сильно я скучала по нему все эти дни. В тёмной спальне, освещаемой лишь несколькими лучами бра из незакрытой ванной, происходящее между нами казалось мистическим и будоражаще запретным.
Мейер и не думал останавливаться. Завораживающий танец кисточки по моей коже всё продолжался. Она рисовала чувственные узоры, двигалась изысканными спиралями по телу, оставляла дорожки из мурашек на его изгибах, дразнила и лишала воли. Когда кисточка скользнула от пупка ниже, я инстинктивно подалась навстречу, развела колени в стороны и целиком открылась в предвкушении.
Нежное касание прохладного меха почти обжигало. Я тяжело дышала, упиваясь неудовлетворённостью и ожиданием разрядки. Мейер не сводил с меня дикого, голодного взгляда, от которого по венам бежала уже не кровь, а пьянящее шампанское. Одновременно хотелось продлить эту пытку и поскорее взорваться обещанным удовольствием. Кисточка медленно прошлась по самой чувствительной точке, и я вздрогнула от напряжённого ожидания. Но мягкая вершинка скользнула дальше, мимо, сорвав с моих губ разочарованный и умоляющий стон. Мейер лишь хищно улыбнулся в ответ. Мучитель! И даже поторопить его нельзя!
Нельзя схватить, впиться в губы, оседлать и ощутить томительную наполненность. Нельзя вцепиться в волосы и укусить за шею, наказывая за эту медленную пытку блаженством. Нельзя хрипло прошептать на ухо все те слова, которые он должен услышать от меня.
За-пре-ще-но.
Кисточка снова скользнула выше, к средоточию наслаждения. Я прогнулась в спине и умоляюще посмотрела на Мейера. В его глазах плескалась тёмно-вишнёвая страсть. Он снова вернулся к груди, обрисовал навершия, а затем нарочито плавно повёл кисточкой вниз, доводя до исступления.
Я балансировала на той грани, когда от возбуждения по мышцам бьёт сладкий ток, и всего одно последнее касание отозвалось в теле болезненно прекрасной судорогой. Сдержать протяжного, глухого стона не смогла. Задохнулась от удовольствия, зажмурилась и распалась на горячие пульсирующие искры.
Никогда не испытывала ничего подобного. В себя приходила долго. Открыв глаза, посмотрела на своего вилерианца и закусила губу. А затем отобрала у него кисточку и села на постели так, что мои колени оказались между его широко расставленных ног.
Перевернула кисточку тонкой деревянной ручкой к нему и требовательно отодвинула край рубашки. Ткань натянулась, удерживаемая пуговицей, и когда Мейер не соизволил тут же её расстегнуть, я угрожающе упёрлась острым кончиком ему в грудь.
Этот намёк он понял. Скинул куртку, расстегнул рубашку и снял. Я провела острым кончиком ниже, до ремня и выразительно по нему постучала. Тук-тук. Если кто-то опять начнёт ломаться, отберу и выпорю. Мейер словно прочёл мои мысли, улыбнулся и расстегнул ремень, затем вопросительно посмотрел на меня. Острый кончик упёрся в ширинку, а я выжидательно выгнула бровь. Вилерианец улыбнулся ещё шире.
Ничего, эту улыбку мы с кисточкой быстро сотрём с его лица. Он не единственный тут умеет сладко мучить.
Повинуясь моему грозному требованию, Мейер расстегнул ширинку и приподнялся с кресла. Я залезла с ногами на постель и встала на колени, когда он выпрямился в полный рост. Он скинул штаны на пол, а потом медленно стянул с себя бельё. Я впервые увидела его обнажённым и глубоко вздохнула от восхищения. Атлетичный, высокий, идеально сложенный — Мейер был прекрасен. Пальцы закололо от желания исследовать рельеф мышц и особенно — потрогать аргумент. Аргумент тоже был чудо как хорош, очень внушительный и, я бы даже сказала, ультимативный.
Ткнув острым кончиком Мейера в живот, вынудила его сесть обратно в кресло, а затем перевернула кисточку и принялась мстить. Как я там рассуждала о выжигании души? Ошибалась целиком и полностью. Иногда месть — очень уместна!