Кажется, последнее несуразное действие пришельцев переполнило чашу восприятия отшельника, сработал какой-то предохранитель, и он вернулся на эту грешную землю. Потому что больше всего опасался за сохранность своего уникального казана и его чувства вопили о главном несоответствии быта:
- Стойте! Вы испортите котел для варки! Надо зажечь огонь в другом месте.
- Так зажигай! - торжественно воскликнул Василий, своим острейшим десантным ножом, со звоном стали о камень, освобождая пленника от веревок. - Нашему воинству надо немедленно подкрепиться после прихода в ваш мир!
Все- таки за такое короткое время пленения, руки и ноги Деймонда не затекли, и он скатился со стола довольно ловко. Рухнул на колени возле стены, чуть сбоку от камина и выдернул незаметную пробку из пола. Затем прямо горстями выхватил клубок пламени из общего огня и бросил в открывшееся отверстие. Тотчас вверх взвился небольшой столбик пламени, очень удобный как для варки пищи в любой емкости, поставленной на треногу.
Только теперь земляне присмотрелись более внимательно к пламени и мысленно ахнули. Вначале они были уверены, что в пещеру просто подведен по каким-то трубам газ, но подобное обращение с газом не укладывалось в голове. Да и слишком густым, маслянистым теперь выглядело пламя. А если долго к нему присматриваться, то начинало казаться живым. Хотя все равно в подводке горючего вещества обязательно были задействованы технические составляющие. Еще одна деталь: ни на котле, ни на стенках камина не наблюдалось и полоски копоти. Вот тебе и дикари!
Именно с таким выражением Сильва многозначительно посмотрела на Курта и Василия, и принялась сноровисто доставать из отдельной сумки замороженные медвежьи лапы. Подобный деликатес считался отличным угощением в любом мире, а в этом так вообще выглядел редкостью. Причем настолько, что челюсть у отшельника отвисла в очередной раз, а дрожащий палец уткнулся в сторону разрезаемых кусков:
- Медвежатина?
- Конечно! - пугнула его своим лицом Сильва, но кажется привычного эффекта не достигла, - В нашем мире этих медведей, как зайцев. Только ними и приходится питаться в походе.
Тот же палец так и продолжал дрожать в прежнем направлении:
- Женщина! У тебя нож! Здесь нельзя быть с ножом! Откуда он?
Хозяин пещеры как-то непоследовательно не обратил внимания на ужасающее оружие Василия, зато теперь не сводил взгляд с чуть меньшего, но подобного ножа в руках у женщины. Да и вообще, вместо того, что бы со страхом отвечать на вопросы пришельцев, ашбун сам начал спрашивать, а это старшего группы не устраивало. Подойдя вплотную, он приобнял отшельника за плечи, и гаркнул в самое ухо:
- Деймонд! Начинай соображать! Что у вас здесь самое великое и святое?
- Вершина Прозрения…
- И эта вершина может карать и миловать как угодно! Правильно? Что замер, отвечай!
- Да…, но вершина всегда свои приказы передает через императора. Ну…, или жрецов…
- А сегодня тебе явилось чудо! Вершина Прозрения сразу послала нас на твое спасение без согласования с вашим императором. Тем более, что мне глубоко плевать и на него самого и на ваших жрецов. Нами может командовать только монолит! Понял?
Тот смиренно кивнул, переводя взгляд с лица пришельца на его одежды, которые приоткрылись под разошедшейся спереди накидкой. Кажется увиденная разгрузка с несколькими висящими на ней гранатами и прочим металлическим вооружением, карабинами и застежками, убедила его больше всего, что стоящие перед ним люди не с этого мира. Это повергло молодого мужчину в повторный ступор. Он замолчал и словно ребенка дал себя усадить на валун, стоящий возле стены. Пришлось ему несколько раз настоятельно повторить свое требование:
- Расскажи кто ты, откуда и какими путями судьбы оказался возле нашего божества, вершины Прозрения.
Но только после пятого или шестого раза отшельник протяжно вдохнул в себя воздух и затараторил. Кажется, он подумал, что следует все рассказать словно на предсмертной исповеди. По крайней мере, у землян создалось именно такое мнение. Но так как он говорил очень быстро и почти по существу, уточняющие или наводящие вопросы Василий решил задать опосля, дабы не сбить рассказчика с мысли. Потому что за полчаса, в коротком и сжатом повествовании старший группы узнал намного больше об их основной цели, чем за все предыдущие дни пребывания в этом мире.
Деймонд Брайбо вырос на южном побережье континента, полностью занятым Успенской империей. Именно вырос, потому что считался круглым сиротой, принятым на воспитание бездетной престарелой парой. Где они подобрали ребенка, или в каком приюте выкупили, узнать не удалось, потому как однажды старый рыбацкий дом смыло в море тайфуном вместе с престарелыми родителями. Ну и соответственно со всеми личными вещами, а возможно и свидетельством о рождении. Если конечно оное имелось у стариков. Юноше тогда исполнилось лишь тринадцать лет, и к тому времени приставленный к одной из поселковых общественных изб, у него и оставалась одна судьба, что связаться с морем до смертного конца, ибо в таком возрасте юнги рыбацких баркасов и начинали выходить на промысел. Изменило положение некоторое знание грамоты, и поселковая акушерка взяла сообразительного малого к себе в санитары. Вот там он и понял свое призвание, утвердился в желании помогать людям, но и попутно узнал самую мерзкую и печальную тайну своей империи. Знало, конечно, о ней много обывателей. Но как-то не принято было распространяться, обсуждать, да и вообще поминать всуе. А если и проявлял кто-нибудь излишнее любопытство, то такого сразу пытались запугать строгими наущениями:
- На все это воля вершины Прозрения и лишь император ведает о путях свершения этой воли! А кто посмеет воспротивиться и отторгнуть запреты, достоин смерти и всякого поругания.
Если и после этого слишком любопытный не успокаивался и продолжал выпытывать да выискивать, им начинали интересоваться жрецы-управители и неугодный искатель первопричин пропадал. Хотя в половине случаев ему обязательно что-нибудь инкриминировали страшное преступление и штатный палач приводил приговор в исполнение.
Деймонду Брайбо выпытывать не пришлось, наблюдательный парень о самом главном догадался без подсказок. Находясь постоянно среди рожениц и помогая акушерке он заметил одну странную особенность: любой младенец рождался здоровым, крепким и выносливым. И первый месяц развивался изумительно и довольно быстро. А потом любое дите, если его не приносили в месячном возрасте в храм, навещал прямо дома жрец и проводил обязательный обряд Очищения. Заключался он в пятиминутном наложении ладони жреца на головку ребенка, а затем содержание этой ладони с соответствующими заклинаниями в большом ларце Кюндю. Считалось что таким образом с ребенка снимается грех рождения, изгоняется дух смерти, вьющий гнездо возле сердца и будущая личность начинает свое самостоятельно движение по тропе жизни. Но при этом утверждалось, что обряд очень труден для неокрепшего младенца, изгнание духа оставляет в астральном теле громадную рану, поэтому борьба за выживание удесятеряется. Только сильные выживают, ну а слабым…, в награду лишь легкая смерть.
Ларцы Кюндю, вбирали в себя около десяти вредных для здоровья духов, в течении года накапливались в храме, а потом их меняли на пустые приходящие специально для этого жреческие караваны. Они забирали переполненные Кюндю к вершине Прозрения, и святой монолит уничтожал опасную нечисть. Так утверждали жрецы.
На самом же деле после обряда все младенцы становились болезненными и слабыми и в итоге выживали лишь действительно самые сильные. Но больше всего поразило Деймонда то, что некоторые матери с неосознанной страстью и рвением пытались оградить свои чада от обряда, словно чувствуя инстинктом наносящийся их ребенку вред. Порой доходило до крайностей, и некоторые молодые матери сходили с ума. Что списывалось на необычную силу духа смерти, сумевшего до обряда повредить рассудок недавней роженицы.
Чуть позже до слуха молодого санитара дошли разговоры, что младенцам подобный обряд и не нужен. Мол во всем остальном мире, дети живут и вырастают совершенно здоровыми, а старики доживают до девяноста и ста лет. Но говорили об этом лишь шепотом, или в приступе сумасшествия. Так что переспросить у кого-то постороннего Брайбо поостерегся. И правильно сделал. Потому что несколько наглядных казней недовольных смертями своих детей отцов, научили его держать язык за зуьами.