— Они же не страдали? — тихо спросил Саске, вспомнив об альтернативе, рассказанной Шисуи.
— Нет, — выдохнул Итачи, по-видимому, уже успокоившись и отстранив от себя, но оставив руку на плече Саске.
— Удар милосердия… — отвернувшись от старшего брата, сказал он.
— Ты правда вырос, отото… — грустно прозвучали слова Итачи, который легко сжал его плечо и встал с дивана. — Идём, нам тоже следует помыться, — уже совершенно спокойно, как будто не было никакого разговора, обронил брат и тут же, не оборачиваясь, вышел из комнаты.
Саске последовал за ним.
Наруто и трое детей постарше занимались стиркой, и Мина забрала их с братом одежду, выдав халаты.
— Саске! — улыбнулся ему друг. — Давай, мойся и к нам!
— Ага, — кивнул он, посмотрев на голую напряжённую спину Итачи, который скрылся в паровом тумане.
День был насыщенным, и после помывки и стирки, все улеглись спать, развернув футоны в «детской комнате». Саске чувствовал странную опустошённость и к тому же после «кошачьей тренировки» от нагрузок гудели все мышцы. А после нескольких упражнений с пробудившимся шаринганом, которые показал ему Шисуи, немного кружилась голова и резало глаза.
Саске уснул с обещанием самому себе, что станет сильнее, чтобы защитить то, что осталось от его клана.
Странные звуки разбудили, заставив раскрыть веки и с непониманием вглядываться в серый потолок. В окно светила луна, рассеивая полумрак комнаты. Саске понял, что не дома, и на несколько секунд завис, вспоминая, как попал в это место, пока реальность не обрушилась на него со всеми своим ужасом и безразличной правдой. Клана больше нет. Родителей нет. Они — одни.
Разбудившие его звуки оказались тихими всхлипываниями Юмико, та лежала рядом с ним и почти беззвучно плакала, закусив край своего футона.
«Шиноби не плачут и не показывают эмоций», — вспомнился Саске ещё один из уроков в Академии. В клане тоже не было принято показывать свои переживания, но это не значит, что шиноби ничего не чувствуют. Как наяву перед ним предстали родители. Кажется, мама за завтраком была задумчивей обычного. Она уложила ему обед на двоих, как делала последние две недели, и разрешила потренироваться подольше. Может быть, она что-то предчувствовала? А когда уходил, улыбнулась ему и быстро поцеловала, чем возмутила тогда, — он же уже не маленький для таких вот нежностей.
У Саске на глаза навернулись слёзы, и он дотронулся до щеки, которой мимолётно коснулись губы матери. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание. Это всегда помогало успокоиться.
— Юмико, — прошептал Саске.
Двоюродная сестра сжалась и затихла, притворившись спящей, по-видимому, не желая показывать свою слабость даже ему. Отца у неё не было, только мама, но Саске не думал, что это что-то меняет. Тётя Кэйко, мать Шисуи и Юмико, была хорошей, доброй женщиной, много раз приходила к ним в гости, и они, что-то обсуждая с матерью, часто смеялись. У тёти был очень красивый смех.
Воспоминания резали сердце болью. Теперь их нет. Ни мамы, ни папы, ни тёти Кэйко, ни дедушки Савады, ни тёти Нами, которую он нашёл одной из первых. Он вспомнил о том договоре, который озвучил Шисуи. Но разве было бы лучше, если бы он остался совсем один? И убили бы Юмико, Казуки, Мину, Сэна, остальных мелких? Что было бы с Итачи? Его бы казнили? Такой приказ выполняют и… Людей объявляют отступниками, нукенинами. Им как-то рассказывали на уроках о таких вещах в других деревнях, но что было бы в Конохе? Как всё могло случиться? Его бы всю жизнь обманывали? Он бы всю жизнь ненавидел своего родного брата?
— Саске, ты не спишь? — прошелестел голос Наруто.
Саске повернулся лицом к другу и помотал головой.
— Мне тоже не спится, — прошептал Узумаки почти на ухо, частично перебравшись на его постель. — Кажется, Мина плакала и меня разбудила. А мелким, Рензо и Юи, снились кошмары. Я их укрыл одеялами, которые они распинали, и они вроде как успокоились.
— Давай спать, — прислушиваясь к размеренному дыханию действительно заснувшей Юмико за спиной, в ответ прошептал Саске. — А то придёт Итачи и всех усыпит с помощью шарингана, — вспомнилась такая способность брата, которую тот использовал на нём, когда он бывал слишком чем-то перевозбуждён и не мог уснуть.