Потом Инди пригласила меня к Хэнку посмотреть футбольный матч. В ее частых приглашениях дело доходило до того, что я не могла отказаться, иначе показалась бы грубой. Должны были прийти она и Ли, Элли со своим парнем, Карлом (который тоже был симпатичным и полицейским), Хэнк и какая-то девушка, которую я не знала… и Эдди.
Я не хотела идти, потому что было воскресенье. У меня не было смены у Смити, а «Фортнум» по воскресеньям работал неполный день. Я хотела отдохнуть, а ночью выспаться, как нормальный человек.
Тем не менее, матч начинался в пять, и у меня было достаточно времени, чтобы собраться после закрытия «Фортнума». Мне нужно было принять приглашение, не говоря уже о том, что мама от меня не отставала.
Я совершила ошибку, рассказав маме о реакции Текса на бисквиты, поэтому она начала думать, что Текс — это возможность моего будущего блаженства. Отговаривая ее от этого (объяснив, что, во-первых, Текс — сумасшедший, а во-вторых, он был достаточно взрослым, чтобы встречаться с ней), я проболталась об Эдди.
Как только прозвучало имя Эдди (даже мельком), мне пришлось во всем признаться (потому что мама устроила мне допрос с пристрастием), и поэтому маму очень волновала возможность того, что я попадусь Эдди на глаза. Я пыталась уверить ее, что Эдди зациклен на Инди, но она и слышать об этом не хотела. Я пыталась донести до нее, что Эдди очень хорош собой, ходячий-секс-в-ковбойских-сапогах и чертовски крутой, и поэтому я бы его не заинтересовала, но об этом она тем более не хотела слышать.
Итак, она подтолкнула меня не только пойти, но и приготовить хлебные стаканчики по ее рецепту, с начинкой из сосисок, оливок и грибов, и взять их с собой. Она, очевидно, думала, что я проникну в сердце Эдди, наполнив его желудок стаканчиками из поджаренного хлеба с сосисками, оливками и грибами, политых сливочно-чесночным соусом и посыпанных тертым пармезаном.
Я вошла к Хэнку с блюдом, накрытым фольгой.
Оно все еще было горячим, только что из духовки, и прожигало свитер насквозь. Я опоздала (снова), забыла прихватки, и в ту минуту, когда вошла, все почувствовали запах колбасы и чеснока.
— Черт возьми, что это такое? — спросил Карл, уставившись на завернутое в фольгу блюдо. Он был крупным парнем, высоким, с густой, сексуальной копной светлых волос. От его манеры смотреть на тебя, вспыхивало лицо, потому что, почти уверена, он раздевал тебя глазами.
Я с грохотом поставила блюдо на кофейный столик (потому что, как я уже сказала, оно меня обжигало). Сняла фольгу. Запах чеснока донесся с такой силой, что походил на пощечину.
От запаха все отшатнулись, затем устремились вперед и набросились на стаканчики с сосисками, как стервятники.
Я держалась за руку и кусала губу, потому что ожог не проходил.
Эдди сидел в широком кресле, держа двумя пальцами за горлышко бутылку пива. Он единственный, кто не пробовал стаканчики с сосисками. Он наблюдал за мной, его темные глаза отвлекали от жжения в руке, потому что заставляли воздух в легких гореть (и заставляли гореть другие места).
Внезапно он встал, пересек комнату, схватил меня за руку и поволок на кухню. Он остановился в центре, осторожно повернул мое запястье и задрал рукав свитера, обнажив ярко-красный рубец на внутренней стороне руки.
— Dios mio, Cariña, — сказал он, таща меня к холодильнику (прим.: с исп. Dios mio, Cariña. — Боже мой, милая.).
— Ничего страшного, — возразила я.
Он достал банку кока-колы и прижал ее к ожогу. Должна признать, это было приятно, и еще лучше то, что это делал Эдди.
— Я возьму, — сказала я, пытаясь перехватить у него банку.
— Я держу, — сказал он.
— Нет, правда…
Его глаза встретились с моими.
— Я держу, — сказал он так, как никогда не говорил со мной раньше, так, как я никогда не слышала, чтобы он говорил с кем-либо: тихо, сдержанно, но немного нетерпеливо.
Эдди был хорошим парнем, умел рассмешить, всегда ухмылялся, дразнил, флиртовал и дурачился.
В его тоне не было никакой фальши.
Вообще.
Я стояла натянутая, как струна, снова прикусив губу, в то время как он одной рукой держал меня за запястье, а другой прижимал банку к ожогу. Я уставилась на свою руку, чтобы не пялиться на Эдди.
Ожог был не таким уж серьезным, и я почувствовала себя намного лучше после того, как холод банки унял боль. Без нее я могла думать только об Эдди и о том, что осталась наедине с ним на кухне.
Загадочным образом.
Куда все подевались?
— Где все? — спросила я.
— Кого ты хочешь? — задал он, как мне показалось, странный вопрос. Но опять же, мой разум работал неправильно, так что, возможно, это был совершенно нормальный вопрос, кто я такая, чтобы судить?