Она смотрит на меня, и по ее щеке скатывается одна-единственная слезинка.
— Почему… — Ее голос срывается, взгляд падает на руки. — Почему ты так добр?
Я пожимаю плечами.
— Может быть, есть часть меня, которая не так уж и испорчена. Часть, которая распознает нечто прекрасное, когда видит его. И я хочу защищать и лелеять это. И может быть, просто может быть, эта часть меня сильнее, чем мне хотелось бы признать. — Я добавляю это не потому, что ей нужно увидеть истинного мужчину под тканью сегодня вечером. Нам нужно увидеть истинные цвета друг друга и выяснить, сможем ли мы принять друг друга такими, какие мы есть.
— Хватит об этом, давайте поедим, — говорю я, снимая напряжение.
Я поднимаюсь с дивана и направляюсь на кухню. Звон столовых приборов и тарелок отвлекает от нашего разговора. Я ставлю две тарелки на маленький обеденный стол, достаю из духовки стейк и картофель фри из закусочной и раскладываю еду по тарелкам.
— Проходи и садись, — требую я.
Она неохотно поднимается с дивана и садится, ставя вино на стол.
— Выглядит очень аппетитно, даже если ты не готовил.
Я сажусь напротив.
— Я не знал, какую еду ты любишь.
— Стейк — это прекрасно.
Я улыбаюсь ей, когда в разговоре наступает затишье. Но в этом нет ничего неловкого: мы оба слишком сосредоточены на еде.
Пока мы едим, тишина отягощена невысказанными словами. Воздух заряжен тем электрическим напряжением, которое преследует нас.
— Итак, Мэдисон, — начинаю я, мой голос прорезает тишину, — о чем ты мечтаешь?
Она поднимает глаза, удивленная вопросом.
— Мечтаю?
— Да, чего ты хочешь от жизни? К чему ты больше всего стремишься? — спрашиваю я.
Она жует, не торопясь, прежде чем ответить.
— Наверное, я не задумывалась об этом, потому что бегала, но я хочу быть счастливой. — Ее голос мягкий. — А ты?
Я делаю паузу, потому что никто никогда не спрашивал меня об этом. Мечты. Большая часть моей жизни была сплошным кошмаром, поэтому я никогда не позволял себе мечтать. Вместо этого, став священником, я оказался ближе всего к какому-то покою, и все же я все испортил с этой девушкой.
— Мир, — отвечаю я.
Она нахмуривает брови.
— Что ты имеешь в виду?
Я смотрю в ее прекрасные глаза и вздыхаю.
— До того как я стал священником, я не был хорошим человеком. Мир — это все, на что я мог надеяться, и я думал, что нашел его, пока… — Я не хочу винить ее в том, что происходит между нами. Я виноват не меньше.
— Пока? — подталкивает она.
— До тебя.
Я не могу лгать. Это из-за нее мой мир перевернулся вокруг своей оси. Из-за нее я снова перешел на темную сторону и стал гребаным сталкером, врывающимся в ее дом. И все же это не ее вина. Эти извращенные наклонности — часть меня. Часть, которую я пытался зарыть поглубже.
— Я? — Глаза Мэдисон расширились. — Что я…?
Она делает паузу, и воздух вокруг нас внезапно становится тяжелым.
— Ты не такая, как другие девушки. Ты — шторм, Мэдисон. А я — корабль, затерянный в море.
Она насмехается, закатывая глаза.
— Это довольно драматичная метафора, тебе не кажется?
— Может быть, — признаю я. — Но это правда. Ты ворвалась в мою жизнь как вихрь, перевернув все с ног на голову. И теперь я не могу… Я не хочу возвращаться к тому, что было раньше.
Она понимает. Я вижу, как в ее глазах вспыхивает огонь от моего заявления. Я дважды нарушил свои клятвы в этой чертовой церкви, вылизывая и лаская пальцами ее сладкую маленькую киску. И теперь, когда я попробовал, меня уже не остановить.
— Но ты не можешь…
— Я предупреждаю тебя только один раз. Я не люблю, когда люди говорят мне, что я не могу что-то сделать. — Прорычал я, прерывая ее.
Ее глаза слегка расширяются, когда она проглатывает последний кусок стейка. Я смотрю, как она доедает картошку фри, запивая ее большим глотком вина.
Наэлектризованная тишина заполняет воздух.
— Иди и сядь на диван, — приказываю я.
Она смотрит на меня, потом кивает, поднимается и идет к дивану. Мой член пульсирует в штанах, когда я наблюдаю за тем, как ее бедра раскачиваются из стороны в сторону. Я так сильно хочу трахнуть ее, но знаю, что не смогу быть нежным. Конечно, она заслуживает этого для своего первого раза, но в моем теле нет ни одной нежной косточки. И я не уверен, что готов к тому, чтобы этот запретный танец страсти закончился сегодня. Я могу поиграть с ней, но требовать ее нужно продуманно и правильно.
Она возится с пальцами, пока я сажусь рядом с ней.
— Хочешь немного развлечься, маленькая лань? спрашиваю я.