— Ага. И замок в горах Джералл.
— Серьёзно? — удивился он.
— Ой, ты б его видел, замок этот! — хохотнула Ингрид. — Графиня Карвейн, небось, сплясала на радостях, когда повод подвернулся его кому-то всучить. И вроде как наградила героиню, и разваливающуюся башню с дырявой крышей спихнула. Даже не знаю, что дороже стоит — Шпиль Фросткрег со всеми его мышами или доспех эбонитовый, который мне здешняя графиня подарила.
— Ты в нём, кстати, потрясающе смотришься, — польстил хитрый имперец. — Белая кожа, светлые волосы, голубые глаза — и всё это на тёмном лаковом с золотом фоне. Шанель, кстати, твой портрет по памяти пишет. Не просила позировать?
Ингрид сердито засопела. Придворная магесса леди Валги польстила ей так безбожно, что Ингрид попыталась отобрать холст и кинуть его в камин. Ну, ни в одном месте не она это была — статная белокурая и синеглазая красавица в глянцевой с золотом кирасе. Но капитан Биттнелд, предатель, не дал содрать холст с мольберта, а пока он ласково придерживал землячку за вывернутые за спину руки, Шанель верещала, что она так видит героиню, и любой житель Коррола с нею согласится! И Эарана, ещё одна предательница, поддержала редгардку, заявив, что герой выглядит так, как его видят спасённые. И если одной нордской дурище сделали челюсть поуже, а глаза поярче, то это ещё не повод жечь портрет, где её изобразили такой, какой она должна быть. Наверное, хотела, чтобы Шанель рядом пририсовала её в парадной мантии…
А старую, заслуженную орочью кирасу Вилена Донтон потребовала поставить в холле коррольского отделения Гильдии бойцов. Заплатив, правда, как за новую, так что Маглир сам предложил напялить на соседний стояк свою, тоже порядком побитую кольчужку. Глава гильдии покривилась, но согласилась, что лесовик тоже защитник Коррола и его доспехи также должны стоять в холле. Но заплатила сущий пустяк, поскольку кольчугу-то он получал у гильдейского кузнеца — Маглир потом дня три ворчал и бухтел.
— А почему я? — спросил Флориус. Он опирался на левый локоть, а пальцами правой руки легко скользил по груди Ингрид, словно какие-то загадочные руны выписывал. — Нет, я всей душой за, но я немолод, некрасив, а тебе теперь только пальцами щёлкнуть, и такая толпа молодых красавцев набежит…
— Молодого красавца я найму, когда надумаю наследника Шпиля Фросткрег завести, — лениво отозвалась Ингрид. — Да-да, найму. Заставлю для начала в деревню на месяц-другой уехать, вкусно есть, мало пить вина и много гулять по полям-по лужайкам. А так… в койке от них радости мало. Они ж красивые, им и стараться не надо — и без того дуры найдутся на их прелести. А ты и в самый первый раз был ого-го, когда я ещё была никто и звать никак, просто мародёрша. Ну… Ты знал тогда, что Героиня Кватча — это я?
— Нет вроде бы, — он чуть пожал плечом. — Да мне, в общем, всё равно. Ты очень темпераментная женщина, такие редко попадаются. Сама понимаешь, я не молодой красавец, и за мной глупые девицы стайками не гоняются. Мне и сейчас, собственно, неважно, сколько порталов ты закрыла и сколько титулов за это получила.
— Я знаю, Мел. — Имя его она, в общем, могла выговорить с первой попытки, но он сам разрешил «Контумелиоруса» слегка укоротить. — Вот потому и ты, а не какой-нибудь хорошенький блондинчик Гилберт Джеман. Разве что, — задумчиво прибавила она, — обоих братцев враз снять? Так Рейнолд, наверное, всё так же не просыхает — толку от него?
Они посмеялись оба. А наутро Ингрид сотоварищи уехала искать Санкр Тор. Хондитару, которого она наняла в проводники, она соврала, что ищет дорогу в айлейдские руины и показала карту, где была отмечена Нинендава. Охотник лезть в проʼклятое место отказался наотрез, но обещал вывести на дорогу, откуда компания самоубийц легко доберётся до своих развалин. И Ингрид, и Бауруса это вполне устраивало.
***
Зима была не особенно снежная: снега намело по колено, а не выше пояса, как нередко бывает в горах Джералл. Ну, то есть, попадались лощинки, где он лежал по грудь норде, а босмер, вздумай он спешиться, ухнул бы по самые уши. Лошадей через такие места приходилось переводить по расстеленным одеялам и плащам — видок после этого у путников был, конечно… но в остальном дорога была не такой кошмарной, как опасалась Ингрид.
А на небольшом плато, где ещё высились остатки башен и стен, свирепый ветер частью сдувал, частью плотно зализывал выпавший снег. И это было хорошо, потому что в руинах города до сих пор обитали полчища скелетов. Драться с ними, барахтаясь в сугробах, было бы совсем не весело, а так удалось худо-бедно очистить развалины.
От надземной части самого форта тоже мало что осталось — что не было разрушено во время осады, над тем потрудились время и непогода.
— А ведь Санкр Тор означает Золотой Холм, — с сожалением проговорила Эарана, озирая унылые островки серых щербатых стен, осыпающиеся башни, ещё не обрушившиеся, но уже выглядевшие так, что соваться под них никто не рисковал, арки… — Красивый город, видимо, был когда-то.
— Кватч тоже неплохо смотрелся, пока был цел, — буркнула Ингрид.
Она была хронически не в духе, подавлена и зла: и в подземелья лезть не хотелось до тошноты, до завязывающихся узлом кишок, и по дороге они до хрипоты спорили с Эараной по поводу всё того же злосчастного портрета, который отважной героине так и не дали ни сжечь, ни разодрать. Шанель и продать его отказалась, и что-то в нём менять отказывалась тоже, а графиня её в этом поддержала. «Вы не понимаете, леди Фросткрег, — отрезала она. — Неважно, как вы выглядите на самом деле. Важно, какой вас представляют». — «Ага, — ехидно отозвалась Ингрид, прикидывая, как бы подобраться к этой мазне с бутылью скипидара, — и после такого портретика меня живьём ни одна собака не признает». — «Ничего подобного, — влезла Шанель. — После моего портрета любой, кто вас увидит вживую, в своём воображении дорисует вам и бледное золото волос, словно заснеженные горы на закате, и глаза как небо над горами. Никто не скажет, что видел мародёршу Алебарду. Все будут восхищаться могучей северной красавицей Ингрид Фросткрег». Об этом Ингрид и спорила с Эараной, когда на это оставались силы и время. О том, надо ли приукрашивать героев. «Дурища нордская, — привычно уже обозвала её эльфийка. — Легенды не плесень, сами собой не заводятся, их нужно правильно сформировать. Вот Шанель уже написала такой портрет, где ты выглядишь как надо». — «Кому надо?» — мрачно спросила Ингрид. — «Тебе, бестолочи, в первую очередь. Детям твоим будущим, внукам. Тамриэлю. Мальчикам-девочкам, которые будут век-другой спустя слушать песни и сказки о благородной, могучей и прекрасной леди Фросткрег, закрывавшей Врата Обливиона. Ты должна быть в них такой, чтобы тебе хотелось подражать, быть на тебя похожими…» — «Чтобы выросли книжными рыцарями вроде Мазоги, что ли?» — «Да уж лучше такими, чем мечтающими о карьере в Тёмном Братстве». На это возразить было нечего, но Ингрид всё равно не нравилось, что из неё хотят сделать какую-то насквозь фальшивую куклу, да ещё кого-то из богов норовят в отцы приписать.
Тем временем под укрытием сохранившихся стен Клинки устроили лагерь, а Баурус уговаривал Маглира остаться и проследить за тем, чтобы никто к лагерю этому не подобрался незамеченным, потому что на парочку сопляков надежды мало. Хотелось бы, сказал редгард, выбравшись из подземелий, застать на месте и лошадей, и припасы, и самих зелёных рекрутов тоже. А если уважаемый лесной эльф думает, будто в нетопленых подземельях будет теплее, чем здесь, наверху, то он сильно ошибается.
— Там хоть ветра не будет, — проворчал Маглир, но видно было, что не так уж он вниз и рвётся. В Санкр Торе он, если что, побывал: Санкр Тор — это ведь древний разрушенный город, а не именно подземелья форта, так что можно будет смело рассказывать о поездке туда (если Клинки разрешат, понятно). Долю в добыче, если она вдруг найдётся, Ингрид ему в любом случае обещала. И кстати, она тоже полагала, что за лошадьми и прочим добром он присмотрит лучше слишком молодых Клинков.