Ни в какой Коррол они, разумеется, не пошли. Добрались до дороги на север, но лезть ночью в горы не стали — нашли место для ночёвки и начали устраиваться, хотя Эарана и выразила своё высочайшее недоумение ранней остановкой: светло же ещё совсем. Ингрид фыркнула:
— А ты в потёмках собираешься искать дрова, носить воду, ломать лапник? Кстати, займись-ка в самом деле, вон там ельничек в распадке. Или предпочитаешь одеяла прямо на землю стелить?
Эльфийка смерила её тяжёлым взглядом, но не сказав ни слова, ушла ломать еловые лапы для ночёвки, а Ингрид занялась лошадьми. Воды она, кстати, ещё по дороге набрала в ручье целый мех, благо вьючная лошадь избавляла её от необходимости переть лишний груз на своём горбу. Так что таскать воду для ужина и для завтрака нужды у напарниц не было.
Вернулась Эарана, свалила на землю охапку лапника, брезгливо отряхнулась от еловых иголок и с пасмурным видом посмотрела на измазанные в смоле перчатки. Ингрид ждала жалоб и претензий, но магичка смолчала, хотя липкие перчатки стала сдирать так остервенело, словно собиралась спалить их огненным шаром вот прямо сию же минуту. Не безнадёжна, стало быть. Это хорошо.
— Костёр развести сумеешь?
— Разожгу — хоть под водой, — надменно сообщила Эарана. — А вот правильно сложить… или как это называется? В общем, ты сложи, а я разожгу.
— Тогда неси дрова. Хотя нет, погоди… сама принесу, а то ты одних хворостинок на растопку наломаешь вместо нормальных дров. А ты пока отрежь солонины, положи в котелок и залей водой.
Может, и не стоило так подробно расписывать совершенно обычное дело, но Ингрид понятия не имела, приходилось ли вообще Эаране готовить. Вдруг она даже такой ерунды не знает? Ингрид сняла стесняющую движения и просто натрудившую за день спину и плечи кирасу, взяла топорик (не алебардой же сухостой рубить), краем глаза заметив, что магичка не просто отрезала кусок солонины, а начала крошить его помельче. Ну, действительно не безнадёжна. Соображает, что к чему, а опыт — дело наживное.
Магичка даже за лапником сходила ещё раз, раскидала кучку еловых веток ровным слоем и к возвращению Ингрид как раз начала застилать их одеялами. И судя по взгляду эльфийки, ей действительно захотелось, чтобы одеял было побольше. Чтобы постель получилась помягче и потеплее. Так что жалоб на неуклюжий куль за спиной, кажется, больше не будет.
Ингрид сложила дрова, Эарана, почти не отрываясь от своего занятия, щёлкнула длинными гладкими пальцами, и костёр разом полыхнул так, что норда отпрянула, всерьёз испугавшись за брови и ресницы.
— Эй, полегче, — проворчала она. — Я не скамп, огня боюсь.
— Скампы тоже боятся, — возразила магичка. — На уроках Призыва, помню, работали мы парами: один призывает скампов, второй уничтожает…
— Да? — удивилась Ингрид. — А я думала, они ведь живут в Обливионе, а там лава, камни раскалённые, всё такое… И сами огненными шарами швыряются, с-суки.
— А ты где умудрилась со скампами встретиться? — в свою очередь удивилась Эарана.
— Да нанимали нас некромантское гнездо зачистить. В Скинграде маги с бойцами то ли не сильно дружат, то ли Гильдия бойцов больно цену заломила, только наняли нас в помощь колдунам, — пояснила Ингрид. Она насыпала в котелок крупы, подвесила его над огнём и села, вытянув гудящие от долгого перехода ноги. Эарана, заметно морщась, пристроилась рядом: целый день в седле — тоже развлечение так себе.
— Это Травен со своей паранойей, — буркнула она. — Сам в молодости обжёгся, значит, теперь никому нельзя некромантию изучать.
— А зачем её изучать? — Ингрид аж передёрнулась. — Нежить и без того в старых развалинах толпами шляется, куда ещё новую плодить?
— А как её упокоить, если не знаешь, как поднимать? — возразила Эарана, правда, без особого напора. — Я, честно сказать, сама не поклонница некромантии, но меня бесит вот это стремление всё запретить, книги запереть в закрытых архивах, несогласных отправить в тюрьму или на плаху… Узнавать новое — это всегда опасно. Всегда есть риск не справиться с тем, что открылось в процессе изучения. Ну, так давайте вернёмся в пещеры и будем охотиться на оленей с каменными топорами! Потому что плавить металлы тоже опасно, — а вот тут глаза у неё засверкали, и невеликая эльфийская грудь начала вздыматься, выдавая целую бурю чувств. — Магия, как и любая другая наука, не стоит на месте! Она развивается, но типы вроде Травена своим желанием контролировать всё и вся сдерживают её развитие! И с его подачи в руководство Гильдии пробились те, кто точно так же боится всего нового. Тот же Тикиус… — не договорив, она махнула рукой, шумно и совсем не аристократично перевела дыхание, посмотрела в закипающий котелок и с надеждой спросила: — И долго это варится?
— Можно пока хлеба с сыром пожевать, — предложила Ингрид. — И молока нам дали бутыль. Козье, правда. Будешь?
Эльфийка скривилась, норда пожала плечами и полезла рыться в мешке с продовольствием.
— Что это? — спросила вдруг Эарана, чуть не выронив сыр. — Слышишь?
Ингрид прислушалась: трещит костёр, шумит ветер в кронах, где-то коротко прошумел небольшой камнепад…
— Волки, что ли? — недоумённо спросила она. — Да не бойся, они к огню не сунутся, не зима ведь.
Эарана пренебрежительно фыркнула: волки! Это кто ещё кого бояться должен.
— Показалось, видимо, — сказала она. — Заразилась от Тикиуса его паранойей, пока ругались.
— А ею правда можно заразиться? — с любопытством спросила Ингрид.
— А ты знаешь, что это такое?
Мародёрша налила себе полную кружку молока. Оно уже заметно кислило, и Ингрид подумала, что утром напечёт на нём лепёшек — мука есть, сала кусок с ветчины срезать, чтобы сковородку смазывать… Горяченькие свежие лепёшки — красота.
— У моей матушки в трактире, — сказала она, снова присаживаясь к костру с кружкой молока в одной руке и с хорошим ломтём хлеба — в другой, — несколько лет жил один старичок-учёный. Про нашего брата норда книгу писал: сказания наши, песни, всё такое… Охотников за сокровищами всё расспрашивал про развалины древних храмов, так что я с детства наслушалась про нежить и про ловушки. Ну, и про сами сокровища, ясен день. Он нас с братом читать-писать учил, а меня несколько раз усаживал переписывать всякие его путевые записки, дневники и всё такое. Ты не фыркай, я красиво пишу, ровненько, буковка к буковке, как по-печатному. Я и матушкины расходные книги вела, так что графский сборщик налогов меня даже в помощники звал. В помощники взаправду, не за этим делом, — хмыкнула она. — Я тогда моложе была, а морда-то та же. Мужики не пугаются, да только трезвые особо и не лезут. Вот… Переписывала я, стало быть, старые дневники, а там кое-чего и с моими глазами толком не разобрать. Он же, дедуля Кассиус этот, чем придётся писал, чуть ли не соком черничным порой. Вот я и спрашивала его через слово, это что да это как. А заодно — и чего это слово значит. Так что слов-то умных я много знаю, — она ухмыльнулась от уха до уха, так что магичка невольно согласно кивнула в ответ. — Да только куда мне их вставлять-то? Когда орёшь: «Стой, блядь, маятник впереди!» — или там: «Сними этого ублюдка с галереи, Аль!» — там как-то всё больше плохие слова на язык просятся, а не умные.
— И тебе нравится такая жизнь?
Ингрид пожала плечами.
— А чем плоха? На ферме лучше, что ли? Или у матери в трактире? Нет, трактир-то или кабачок какой я и сама, может, лет так через десять куплю, ежели жива останусь к тому времени. А пока шило в заднице свербит, на одном месте не усидишь. Это ведь затягивает, знаешь, не хуже ваших заклинаний. Тебе вот небось хочется всё больше их знать, да всё сильнее, так?
Эарана даже вздрогнула слегка.
— Надо же, — сказала она с фальшивым смешком, — как легко меня поняла простая охотница за сокровищами! Коллеги бы так.
— Я из-за брата ушла из хорошей команды, — с сожалением ответила Ингрид. — Но вот с этим своим делом разберусь, так ещё, может, попрошусь обратно. Был у нас там колдун… то есть, не был, а и сейчас есть, — поправилась она. — Вот мы с ним частенько болтали о том — о сём. Всё он мне говорил: «Ингрид, дурёха, тебе учиться надо всерьёз». Книги заставлял читать про историю империи, про всяких там королей и полководцев, да про другие провинции. Ну, и про себя рассказывал, что да как. Красивый, с-сука, — мечтательно проговорила она. — Имперец, а они ведь такие — и на морду красивые, и языки подвешены… Ведь знаешь же, что врёт как дышит, а всё равно слушаешь. От норда ведь хрен дождёшься, чтоб пел тебе в уши про то, какие у тебя глаза — точно зимнее небо…