Но не Рэй.
У нее была эта способность — этот дар — отделить ребенка от обстоятельств, из-за которых он появился на свет. Рэй смогла отделить Ноя от ублюдка, который подарил его ей. Она была самым сильным, самым красивым человеком, которого я когда-либо знал — как внутри, так и снаружи. И хотя не верил, что кто-то на этой планете идеален… она была очень, очень близка к этому.
— Что? — спросила Рэй, на мгновение прищурив глаза, прежде чем снова обратить взгляд на дорогу.
— А?
— Почему ты так смотришь на меня?
Я фыркнул, заставляя свое сердце успокоиться.
— Как?
— Не знаю… — ухмыльнулась Рэй, нахмурив брови в замешательстве. — Ты просто странно смотришь на меня.
Правда?
Заставив себя усмехнуться, я отвел взгляд и покачал головой, занявшись кнопками радио. Но пока рассеянно искал новую песню для прослушивания, размышлял, как именно я смотрел на нее. Что это был за взгляд… кроме странного? И что он означал? И знаю ли я вообще?
В большинстве случаев было легко следовать естественному течению этих отношений. Было легко ориентироваться. Но время от времени правда о том, что я не знал, как быть парнем, обрушивалась на меня с силой тысячи кирпичей, и в этот момент жалел, что дедушки нет в живых, чтобы я мог получить его совет.
«Может, мне стоит позвонить Гарри», — глупо подумал я, остановившись на станции, где играла старая песня группы Seether.
— Когда-то они были одной из моих любимых групп, — призналась Рэй, ведя светскую беседу. Наверное, специально, чтобы увести тему от странных взглядов и вопроса о том, что они означают.
— Да ну?
Она кивнула.
— Раньше думала, что я такая крутая, слушала их, Breaking Benjamin и… — задумчиво наклонила голову Рэй, а затем щелкнула пальцами и указала на меня. — О! Знаешь, кого я еще любила? Staind. Они были потрясающими.
— Все они были довольно хороши, — согласился я.
— А какую музыку ты слушал, когда был моложе?
Я не любил много говорить о том, когда был моложе, особенно с ней. Но музыка была потенциально безвредной темой — если только речь не шла о воспоминаниях, связанных с конкретными песнями. Например, песня Stone Temple Pilots «Big Empty». Она всегда возвращала меня на обочину дороги, где я наблюдал, как тело Билли запихивают в черный мешок.
— Я слушал обычную музыку, — ответил ей. — Например, вот это, — я жестом указал на динамик, — или, знаешь, как ты сказала, Breaking Benjamin, Staind, Мэрилин Мэнсон…
— Ну, конечно. Потому что ты был крутым, — подколола она, протягивая руку, чтобы ткнуть меня в бок, в то время как ее губы растянулись в дразнящей улыбке.
Но я не улыбнулся в ответ.
— Я не был крутым, Рэй, — возразил я, нахмурив брови. — Я был плохим. Есть разница.
— Ты не был таким уж плохим. — Ее голос был тихим, приглушенным. Едва слышным за хриплым, угрюмым вокалом Шона Моргана.
— Нет, я был чертовски плох.
Я имею в виду, что продавал наркотики школьникам, черт побери.
— Ты мог делать плохие вещи, — возразила Рэй шепотом, — но ты все равно был хорошим человеком. Я знала плохих людей, Солджер, и ты не был таким. Не для меня.
Я не мог с этим спорить, поэтому и не стал.
Вместо этого прочистил горло и сказал:
— В общем… но в основном я слушал то, что нравилось моим бабушке и дедушке.
Рэй улыбнулась.
— Что именно?
— О, эм… «Битлз» и Ван Моррисон… Эрик Клэптон, Элтон Джон, Том Петти…
— О, дедушке нравится Том Петти, — вклинился Ной с заднего сиденья. — Правда, мама?
Рэй посмотрела в зеркало заднего вида.
— Да. Том Петти — один из его любимых.
— Это как бы саундтрек моего детства, — продолжал я, вспоминая те дни на причале, рыбалку с дедушкой или готовку на кухне с бабушкой. Хорошие дни. Дни моего детства, о которых стоит помнить и за которые стоит держаться.
— Жаль, что я не познакомилась с твоими бабушкой и дедушкой, — задумчиво произнесла Рэй, заворачивая машину на стоянку «Гарольдс».
— Ага, — согласился я, когда старое, но знакомое жало печали быстро и сильно кольнуло меня. — Мне тоже.
В тот день, после похода по магазинам и обеда, мы с Ноем вынесли шестидесятипятидюймовый плоский экран из машины Рэй и поднялись по ступенькам ко мне домой.