— Мама звонила, — сказал я, мой голос едва ли был громче шепота. — Господи, зачем ей звонить? Что ей нужно…
Меня уже трясло, когда я смотрел на ее имя во входящих сообщениях голосовой почты, в ужасе от того, по какому поводу она могла позвонить. Да, я дал ей номер. И настаивал, чтобы мама позвонила, если что-то случится, если понадоблюсь ей. Но было ли глупо с моей стороны предполагать, что она никогда этого не сделает?
Теперь, глядя на эти три сообщения, ожидающие своего прослушивания, я хотел накричать на нее и сказать, что этот жест был не более чем пластырем, чтобы мое чувство вины не взяло верх. На самом деле мама не должна была им пользоваться. Она должна была выбросить этот чертов номер, потерять его, как и все остальное.
Мои руки дрожали так сильно, что я думал, что выроню телефон.
«Как ей удавалось до сих пор так воздействовать меня?»
— Солджер, — позвала Рэй, ее нежный голос прорезал пелену паники и страха, когда она положила руку на мое обнаженное плечо.
— Она оставила мне голосовые сообщения. — Я протянул ей телефон.
— Хочешь, чтобы я их прослушала? — догадалась Рэй, и я кивнул, упираясь локтями в колени и закрывая лицо руками.
И тут комнату наполнил отчаянный, дрожащий, шепчущий голос моей матери.
— П-п-привет… Я не собиралась звонить, потому что, — она маниакально хихикнула, — потому что последнее, чего ты, наверное, хочешь в своей жизни, — это услышать свою старую мамочку н-н-наркошу. Но… но, Солджер, эм… эм… если ты получишь это… эм… позвони мне, ладно? Позвони мне. Я… я… я должна тебе кое-что сказать. Хорошо? Позвони мне.
— Знаешь… эм… я-я-я никогда не хотела, чтобы все было так, понимаешь? В ту ночь, когда ты родился… Думала, ты все изменишь. Я хотела, чтобы ты все изменил. Хотела, чтобы ты с-спас меня, и я думаю… думаю, что именно здесь я облажалась, не так ли? Что я-я-я-я так, так, так много вложила в гребаного ребенка, и никогда ни хрена не вкладывала в себя. Никогда не пыталась спасти себя, и это моя вина, ясно? Я долгое время пыталась осознать это, и э-это то, что я делаю сейчас. Признаю это. Я облажалась. Облажалась с тобой. Облажалась с Дэвидом, и с твоими бабушкой и дедушкой, и… и… со всем остальным. Но это моя вина, ясно? Это все моя вина. Л-ладно… п-пока.
— К-когда ты был маленьким, я часто пела эту песню… как, черт возьми, она называлась… о, точно. «Ты — мое солнышко». Т-ты помнишь ее? Помнишь, как я пела ее тебе? Это были лучшие, лучшие, лучшие моменты моей жизни. Ты — лучшее, что случилось со мной, и, з-з-з-знаешь, Солджер… Я никогда не благодарила тебя. З-знаешь… за в-все, так что… с-с-спасибо тебе. Спасибо тебе, малыш. Все, что я делала, было ради тебя. Не сначала, но… теперь… л-л-ладно, э-э-э… э-э-э… я… я-я люблю тебя…
Последняя запись ее маниакального, эмоционального голоса растворилась в приглушенных помехах, пока не осталось ничего, кроме бешеного стука моего сердца.
Мы с Рэй сидели тихо и неподвижно, затаив дыхание, словно боялись впустить в комнату новый воздух. Взаимный страх перед чем-то, в чем никто из нас не был уверен.
Затем дрожащей рукой Рэй положила телефон обратно на тумбочку.
— Солджер…
— Рэй, — я покачал головой, — пожалуйста, не надо.
Она села передо мной на кровать.
— Я просто…
— Рейн.
Мой голос горячо прорвался сквозь тишину, и, вздрогнув, Рэй посмотрела на меня, плотно сжав губы. Немедленно извиняясь за то, что вообще что-то сказала. За то, что думала, что вообще знает, что сказать о ситуации, о которой она ничего не знала. Но я не должен был заставлять ее чувствовать себя так. Потом провел ладонями по лицу, глубоко вдыхая, пока мои легкие не смогли больше ничего вместить. Затем опустил их на колени, уже чувствуя себя измотанным после целой ночи сна.
— Мне очень жаль.
Рэй покачала головой, ее брови сочувственно сошлись.
— Нет, не извиняйся. Ты злишься и сбит с толку…
— Я не сбит с толку, — перебил я, качая головой. — Здесь не о чем беспокоиться.
Рэй выглядела сомневающейся. Неубежденной.
— Но… почему она сказала все это сейчас? Почему она… — Рэй вздрогнула, и я был уверен, что она думала, что я этого не видел, но я видел. — Боже, почему она так говорила? Она была так… напугана.
Я не хотел быть нетерпеливым с ней. Были вещи, о которых Рэй не знала, вещи, которые у нее не было причин понимать. И это была не ее вина. Поэтому, отвечая, я заставил гнев и стресс, которые испытывал только по отношению к матери, не просочиться в мой голос.
— Рэй, она так говорила, потому что, наверное, долбанула слишком много таблеток и у нее был херовый приход.