— Солджер? — позвала с дивана Рэй, осторожно и нерешительно.
Но я проигнорировал ее.
— Пошла ты на хер, — пробормотал я сквозь стиснутые зубы, вцепившись в волосы и уставившись в кипящую кастрюлю. — Боже, да пошла ты на хуй за то, что так со мной поступила.
Каждый поворот злой судьбы, который случался в моей жизни, был напрямую связан с ней. И почти каждый из них был вызван давлением, которое она оказывала на меня, заставляя защищать ее. Спасать ее. Спасать ее от демонов, которых та сама себе создала. И все, что мама могла дать мне взамен, — это вот это. Одиночество. Чувство вины. Боль была такой глубокой, такой тяжелой, что мне приходилось с усилием втягивать воздух в легкие, чтобы они продолжали работать.
Я не заслуживал этого. Никогда не заслуживал ничего из этого.
Я никогда не заслуживал ее.
Мое тело отреагировало раньше, чем я успел подумать: обхватил пустую банку, стоявшую на прилавке, и швырнул ее в стену. Стекло разлетелось вдребезги, а остатки соуса разлетелись по стене и полу, создав еще один беспорядок, который Диана Мэйсон никогда не уберет.
«Ты — мое солнышко…»
Моя грудь сильно сдавило, когда рыдание сорвалось с моих губ, и мое тело согнулось пополам. Я рухнул на пол перед плитой и кастрюлей с бурлящей водой.
— Ной, иди в свою комнату, — настоятельно приказала Рэй, поспешив на кухню.
— Но, мам…
— Послушай меня и иди в свою комнату сейчас же, — выделила каждое слово Рэй, потянулась надо мной, выключила плиту и опустилась на колени.
Ной нехотя сделал то, что ему сказали, а Рэй обхватила меня руками, притягивая мое тело к своему.
А потом я заплакал.
Плакал, потому что ничего из того, что я делал, не было достаточно хорошим.
Плакал, потому что потерпел неудачу.
Плакал, потому что она никогда не была способна полюбить меня настолько, чтобы вытащить себя из того дерьма, в котором оказалась.
И, наконец, я плакал, потому что ее больше нет, и ничего не мог сделать, чтобы спасти ее от этого, ничего не мог сделать, чтобы не допустить этого с самого начала. Потому что впервые в жизни я поставил себя на первое место.
— Господи Иисусе, — прохрипел я, мой голос царапал пересохшее горло. — Я чувствую себя таким мудаком.
Рэй стояла на коленях, осторожно собирая осколки стекла, когда резко повернулась ко мне, пораженная.
— С чего бы тебе чувствовать себя мудаком?
Я покачал головой и вытер лицо рукой, липкое от потоков слез.
— Потому что, блядь, на какое-то время потерял самообладание. Я не хотел. Просто… не знаю… это просто случилось.
— Мускулистый, — позвала Рэй мягким, успокаивающим голосом, вставая, чтобы выбросить осколки банки в мусорное ведро. — Твоя мать умерла. Ее убили. Тебе позволено потерять самообладание.
— Но не имею права пугать вас, ребята, — возразил я, доставая губку из раковины, чтобы вытереть брызги соуса со стен и пола. — Этому нет оправдания.
Рэй встала рядом со мной, обхватив рукой мое запястье, чтобы не дать мне уйти.
— Ты нас не напугал, — настаивала она, твердо и искренне. — Мы волновались за тебя. Мы беспокоились. Есть разница.
Рэй забрала у меня губку и обхватила другой рукой мой подбородок, пригвоздив меня к месту своим нежным взглядом.
— Я все уберу. А ты поговори с Ноем. Пусть он увидит, что с тобой все в порядке.
Я был готов запротестовать. Последнее, чего мне хотелось, — это встретиться с ним лицом к лицу, когда я уже десятки раз обещал никогда не причинять им вреда. Но не потребовалось много времени, чтобы понять, что Рэй была права. Если побегу, если буду избегать его, это только выставит меня трусом, которым, как я утверждал, не являюсь.
Поэтому, с опущенной головой и сердцем, испытывая боль сильнее, чем я мог себе представить, поплелся по коридору к его комнате, потом постучал в дверь.
— Да? — отозвался Ной изнутри, и я вошел, обнаружив его на кровати, лежащим на животе и читающим книгу.
Рэй как-то сказала мне, что Ной всегда ненавидел читать, пока не встретил меня. Увидев его сейчас с книгой, читающего без уговоров, я улыбнулся — пусть и самую малость.
— Привет, — сказал я, осторожно закрывая за собой дверь.
— Ох, привет. — Ной с трудом сел и засунул клочок туалетной бумаги между страницами. — Ты в порядке?
В его глазах не отразилось страха. Ни гнева, ни нерешительности. Только беспокойство.
— Эм… — Я почесал в затылке, не зная, как ответить. Но честность казалась лучшим вариантом, поэтому, вздохнув, сел на край его кровати и уперся локтями в колени. — Не совсем. Но… мне немного лучше, я думаю.