– Переходите к подразделу четвертому, страница восьмая, – радостно прочел он затем. Добравшись до нужной страницы, чиновник продолжил: – Пожалуйста, ясно и кратко сформулируйте точную природу неотложного случая, прилагая копии всей соответствующей документации к странице девятой.
С ручкой наготове он поднял вопросительный взгляд. Тусона немного подумала, пальцы ее левой руки негромко постукивали по заляпанной чернильными пятнами древесине столешницы.
– Так-так, – улыбнулась она. – Смотрите ниже.
– Смотрите… ниже… – повторил, записывая, чиновник.
– Да я не про бланк. Я про то, чтобы вы под стол заглянули. И на вашем месте я бы ох как осторожна была.
Чиновник поглазел на нее, затем очень-очень аккуратно чуть-чуть отклонил свой стул назад и, сдвинувшись лишь на несколько сантиметров, заглянул под стол. Правая рука Тусоны покоилась на ее правом бедре, а в ней был самый миниатюрный арбалет, какой ему доводилось видеть. Острая как иголка восьмисантиметровая стрела, чтоприжималась к оттянутой тетиве, указывала точнехонько ему в пах. Чиновник шумно вздохнул, а его физиономия стала наливаться нездоровой белизной, пока не приобрела цвет и консистенцию двухмесячной давности молока.
– Учитывая, как безупречно я этой штукой владею, – спокойно продолжила Тусона, – я бы сказала, что у тебя тут выходит и впрямь неотложный случай. Точная природа этого неотложного случая такова, что если ровно через минуту я не получу выездную визу, я намерена превратить твои мохнатые шары в небольшой кебаб. Компренэ?
Чиновник уставился на нее с разинутым ртом. Чувство у него было такое, будто кто-то клятски огромной лопатой вычерпал все его внутренности. Какое-то мгновение ему казалось, что он вот-вот вырубится, а затем он вдруг понял, что перестал дышать, и тут же набрал полные легкие воздуха. Глаза его метнулись вбок, проверяя охранников, но они беззаботно смотрели кто куда. С того места, где они расположились, не было видно, что тут происходит неладное.
Тогда глаза чиновника вернулись к небольшому сигнальному колокольчику, что висел справа от него. Тусона сладко ему улыбнулась.
– Я бы не стала этого делать, – проговорила она. – Даже если ты так рвешься в мученики, через считанные секунды все твои охранники будут мертвы. Вот, смотри.
Левой рукой она откинула клапан кожаной сумочки у себя на поясе. Там чиновник разглядел целый пучок стрел. Он попытался осмыслить увиденное, но в голове у него крепко-накрепко застряла яркая картина того, как одно из тех пакостных жал впивается прямо ему в…
– Хорошо! – прошипел чиновник. – Ты ее получишь! – Злобно рванув на себя еще один ящичек, он достал оттуда визу, поставил на нее нужную печать и подписал. Тусона протянула руку, взяла у него визу и внимательно ее изучила.
– Спасибо, – улыбнулась она затем и встала. – А теперь без фокусов. Поверь, для нас обоих будет лучше, если я уклятую из этого Бехана и больше никогда сюда не вернусь.
Тусона повернулась и зашагала к двери, крошечный арбалетик был спрятан от случайных взглядов в ее ладони.
Чиновник в ярости смотрел, как она уходит, а затем, когда она уже подошла к выходу, протянул руку, чтобы поднять тревогу. Но когда он почти было дотянулся до колокольчика, последовало тихое жужжание, и крошечная стрела затрепетала в том самом квадратном сантиметре стола, что оставался между его пальцами и сигнальным устройством. Чиновник взвизгнул от страха и отдернул руку. Стрела вошла так близко, что перья коснулись кончиков его пальцев. Вот сука! Чиновник оторвал глаза от все еще дрожащей стрелы и уставился на дверь, но воительница уже вышла. Теперь можно было без всякой опаски поднимать тревогу, но уже почему-то не хотелось.
Так или иначе, у чиновника были теперь заботы и поважнее. Например, ему нужно было срочно раздобыть сухие штаны.
Цепной паром засел в доке, точно большой деревянный поднос для чая. Казалось, в самом начале он был нормальным судном, но затем, давным-давно, на него наступила некая всемогущая исполинская нога, сплющивая его в неровный прямоугольник, а в довершение всего эта нога еще и попинала его малость. Некогда белая краска на фальшборте местами слезла, местами почернела, а в свое время покрытый лаком палубный настил был жутко истерт и заляпан всевозможными пятнами. По левому борту тянулась верхняя палуба с истрепанным навесом, который прикрывал ряды деревянных скамей заодно со скудной россыпью столиков. Здесь пассажиры первого класса находили некоторое отдохновение от палящего дневного солнца. Правый борт, однако, был гол, а в кокпите парома, точно в душной ванне жары, совсем бедные пассажиры смешивались с тележками, багажом и домашним скотом.
Но если паром видел лучшие времена, то примыкающая к доку пристань выглядела так, словно никогда не видела худших. Деревянные пирсы были прогнившими и запущенными, а сквозь трещины в каменных причалах проросли сорняки. Тут и там гниющий скелет судна служил единственным напоминанием о том, что некогда здесь находился преуспевающий, бурлящий движением речной порт, где процветали торговля и коммерция. Всему этому процветанию очень скоро положило конец Министерство Судоходства, созданное пятнадцать лет назад для регуляции движения по реке, сбора налогов и взимания пошлин.
Тусона прошла на паром по широким сходням, а затем протолкнулась мимо толпящихся людей и возбужденного скота к узкой лесенке, ведущей на палубу первого класса. Она приготовилась к возможным проблемам, но оказалось, что чиновник из Транзитного отдела повел себя в высшей степени разумно, и таможенные охранники, проверявшие документы на пристани, едва узрев ее визу, уже не стали ее особенно разглядывать. Помимо всего прочего, они были слишком заняты разборками с рассерженными безвизовыми путниками, которые пытались взяткой, мольбой или силой проложить себе путь на борт парома.