— Возьмите.
Она приняла его, снова пораженная тем, как он проницателен, и пробормотала:
— Спасибо.
Следующие полчаса они провели, поглощая добытую еду.
Как только покончили с ней, Гидеон спросил ее разрешения выключить фонарик телефона, чтобы сэкономить заряд батареи, и она без колебаний согласилась.
Шей было удивительно уютно и как-то удобно с этим мужчиной. Они увлеченно болтали о житейских делах. О худших свиданиях; о лучших способах провести идеальный ленивый день; о своих увлечениях. В их беседе не было ничего из ряда вон выходящего, но она ловила каждое слово. И наслаждалась его обществом, темнотой, которая понуждала их быть искренними, потому что дарила иллюзию свободы.
И впервые, сколько Камилла себя помнила, она не взвешивала каждое слово, опасаясь последствий, которые могут бросить тень на семью Нил.
Здесь, с ним, она была только Камилла.
— Мы расстанемся, как только снова включится свет, и никогда больше не увидим друг друга, — неожиданно сказала она.
И это было правдой. Они никогда не встретятся так, как сегодня: просто Камилла и просто Гидеон. Даже если их пути случайно пересекутся в будущем, уже не будет этой искренности и простоты. Она — Шей Нил, представительница богатейшей фамилии в Чикаго; он — Гидеон Найт, миллиардер, владелец процветающей компании.
— Почему? — удивился он. — Честность никогда не бывает глупой. Это слишком большая редкость, чтобы от нее отказываться в нашем случае.
И она почувствовала себя виноватой, потому что была нечестна с ним в самом главном — в своей личности, ведь он думает, что она официантка.
— Что вы скажете на это, Камилла?
Она повернулась к нему, ориентируясь на его чарующий голос.
— Что, если бы не отключение электричества по всему городу, вас не было бы сейчас со мной. — Она сделала паузу. — Вот, сказала.
— Не знаю, должен ли я быть больше задет тем, что вы принижаете меня, или тем, что роняете себя этим заявлением.
Он нашел ее лицо, уверенно погладил подбородок, скользнул по виску, и она почувствовала грубоватую кожу его пальцев. Мозоли? Чем занимался такой человек, как он, чтобы заработать эту закаленную кожу, которая говорила о тяжелом труде, а не о хрустящих купюрах?
— Такая женщина, как вы, — пробормотал он, — красивая, умная, дерзкая, должна быть уверена в себе. Какой мужчина не захочет провести с вами время? Только тот, который настолько слеп или глуп, что не способен по достоинству оценить вас. А я не глуп.
Она фыркнула, пытаясь скрыть огонь, пылавший у нее внутри, скрыть тоску, которую его слова вызвали у нее в душе.
— Как это вам удалось одновременно похвалить себя и сделать выговор мне?
Но Гидеон проигнорировал ее попытку привнести легкомысленную ноту в атмосферу, возникшую вокруг них. Вместо этого он еще раз нежно провел пальцами по лицу Камиллы, на этот раз едва касаясь изгиба ее нижней губы. Она задрожала. И он должен был почувствовать это. Видимо, так оно и было, потому что он повторил ласку.
— Я не хожу на свидания, — сообщил Гидеон, и безапелляционность этого заявления застала ее врасплох.
— Простите? — выдохнула она.
— Я не хожу на свидания, — повторил он. — Кое-что знаю об этом, Камилла. Отношения, обязательства… мы лжем себе, чтобы оправдать использование друг друга. Страсть — честна. Тело не может лгать. Похоть — великий уравнитель, независимо от социального статуса, расы или налоговой категории. Так что нет, я отменяю свое предыдущее заявление. Если бы не это затемнение, очень возможно, что мы бы не провели эти последние пару часов за разговорами. Но я бы вас заметил в любом случае, в бальном зале или в зале заседаний. И я бы сделал все, чтобы убедить вас доверить мне свое тело, свое наслаждение.
Она не могла дышать. Не могла пошевелиться, застигнутая охватившим ее голодом.
— Твоя очередь, Лунный Свет, — сказал он, убирая руку от ее лица.
И она сразу же соскучилась по его пальцам. Поскольку он не мог ее видеть, она поднесла руку к своему лицу, которое хранило память о его прикосновении.
— Скажите мне, Камилла, что вы об этом знаете?
«Лунный Свет» — это ласковое обращение напомнило ей об их встрече в бальном зале. Ее ум подсказывал, что его слова не имеют ничего общего со светлым чувством, с любовью, они относятся только к сексуальному голоду и тьме, и все же она вздрогнула, ощутив острое желание.