— Это не все, — поднял голову жук.
Малфас настороженно посмотрел на генерала.
— Часть наших шпионов тоже обнаружена. В Парадиусе нынче неспокойно. Душ с земли приходит немало, но большая их часть отходит царству Гахены. Крылатые недовольны. Они хотят вмешаться в мироустройство рабочей планеты.
Малфас поднялся и достал из шкафчика початую бутылку вина. Наполнил два бокала и передал один из них жуку. Усики генерала дрогнули в знак благодарности. О нем же свидетельствовал легкий кивок. Он из вежливости пригубил темный, густой напиток.
— Версам, — мужчина оперся о край стола и сделал большой глоток вина, — скажи честно, какие слухи слышны с Первой массы? У тебя ведь там родня.
Тонкие зеленоватые пальцы жука постучали по хрусталю дорогого, отливающего синем бокала, а взгляд шести черных глаз устремился куда-то вдаль, в большое витражное окно кабинета повелителя. Жуку всегда нравились фрески с историей прошлой войны. На этой крылатый получал по заслугам от когтей алоглазого ворона. Славная была битва.
— Сэль не сплетник, мой повелитель, но на последнем семейном собрании я нашел его дерганным и раздражительным, а его супругу чрезмерно воодушевленной. Могу предположить, что крылатые не дают им покоя.
— Они до сих пор считают, что имеют на это право, — скривил губы ворон и одним глотком осушил бокал, ножку которого крепко сжал пальцами. — Крылатые недоноски. Никак не смирятся с поражением.
— Могу ли я говорить откровенно? — Взволновался жук. Несколько раз дернулись его усики.
— Конечно, Версам. Здесь и со мной, всегда.
— Я думаю, что крылатые не стали бы просто так пересекать границы нашего царства. Я не о шпионах, — покачал головой генерал, когда повелитель Малфас нахмурился. — Боюсь, они придумали что-то новое, возможно, оружие, возможно, обнаружили одну из наших слабостей, но просто так они бы нарываться не стали. Вымеряют каждый шаг, особенно после пропажи Создателя. Боюсь, у них что-то появилось, иначе и быть не может.
— И как давно ты обдумываешь эту мысль? — Тяжелый взгляд Малфаса обратился к лежащей на резной шкатулке трубке. Пальцы дрогнули, словно хотели набить фамильную ценность дроблеными кристаллами дурмана, но мужчина сдержался. Только маленькие перышки на затылке едва заметно дрогнули, говоря о предвкушении.
— Достаточно, чтобы озвучить ее вам, — поник жук.
— Будем надеяться, что это лишь твои домыслы.
— Надеюсь, мой повелитель. — Вдруг генерал весь подобрался и нахмурился. Его острый взгляд метнулся к двери. — Нас подслушивают.
Малфас потер переносицу и глубоко, устало вздохнул. Мах пальцами и тяжелая дверь распахнулась, словно от невероятно мощного порыва ветра. А следом за ней на пол упал и весьма ошарашенный неоперившийся мальчишка. Кончики маленьких и больших серо-черных перьев выглядывали из-под манжет его легкой белоснежной рубашки с рукавами-фонариками. К длинным черным, ничем не собранным волосам тоже примешались мягкие перья. Мальчишка сел и хлопнул большими ярко-зелеными глазами.
— Почему ты не на занятиях, Лиллиан? — В который раз вздохнул Малфас.
Вороненок тряхнул головой и широко, виновато улыбнулся:
— Здесь интереснее, — выдающийся нос говорил о фамильном сходстве с отцом.
Генерал поднялся со стула и поклонился юноше:
— Молодой повелитель Лиллиан.
— Дядя Версам! — Мальчишка поднялся на ноги, сделал шаг в сторону распахнутой двери, но остановился под строгим взглядом отца. От него он нахмурился и сам, а его молодые перья задрожали, точно погремушка на хвосте гремучей змеи. — Накажете меня, отец?
Плечи Малфаса напряглись, но через мгновение повелитель расслабился:
— Нет, Лиллиан, но тебе пора возвращаться к занятиям, дама Лиз, наверняка, бьет тревогу и ищет тебя по всему замку.
Мальчишка поджал к груди руки и, что-то обдумав, сардонически улыбнулся:
— Как пожелаете, отец, — вороненок кивнул жуку. — Приятно было вас увидеть, дядя Версам.
Молодой повелитель развернулся и весьма грациозно направился вглубь темного коридора. Версам и Малфас переглянулись, после чего тяжелая дверь с хлопком закрылась.
Глава 3. Созерцание мрака
Хит Линг открыл глаза, не понимая, отчего в доме так холодно, на улице конец мая, до лета пара дней. И где, в конце концов, одеяло? Мужчина со стоном перевернулся на спину и замер. Воспоминания о собственной смерти и нелицеприятной истерике вместо крепкого утреннего чая пробудили почившего. Губы невольно скривились в отвращении к себе. Он ведь даже не оделся.