— Это проклятие, очень похожее на твое. Он настигло нас… нескольких моих сестер из аббатства и меня, — я сложила руки на груди. От одного его вида у меня потекли слюнки, половые губки стали влажными, а внутри все трепетало от желания.
— Как долго это длится?
— Несколько дней. Монах в аббатстве запирал женщин, у которых начиналась течка. Я засыпала под звуки их стонов и криков, словно в них вселился демон.
— Он не запирал тебя?
Я отрицательно покачала головой.
— Я скрывала от него. Но сегодня стало хуже, гораздо хуже. У меня все болит. Я почти… потрогала себя между ног.
Он помолчал.
— Ты хотела потрогать себя?
— Да.
— Но не сделала этого? — его голос стал гортаннее.
Я опять отрицательно покачала головой.
— Почему?
— Что?
— Почему ты не дотронулась?
— Потому что это порочно, — прошептала я. — Это проклятие луны. Я не должна сдаваться. Ты обязан мне помочь. — Каждая секунда приближала меня к тому, чтобы потерять контроль и наброситься на него, как собака во время течки. Стыд обжег мои щеки. — Пожалуйста, помоги мне.
— Я помогу.
— Ты отведешь меня обратно?
Его глаза вспыхнули ярко-желтым светом.
— Нет, Хейзел. Я никогда не позволю тебе уйти.
— Тогда как?..
Он приложил палец к моим губам.
— Молчи. Я твоя пара и дам тебе то, что нужно. Доверься мне.
— Я не хочу потерять контроль.
— Тогда отдайся мне. Я уберегу тебя от беды.
Я вцепилась в его предплечья.
— Ты должен связать меня. Я стану стонать и умолять, но ты не отпускай меня. Пожалуйста.
— Хорошо, — сказал он хриплым голосом.
Он привязал меня к крепкому стулу с помощью найденных им лоскутов мягкой кожи.
— Веревка держит лучше, — сказала я ему.
— Нет, малышка. Я не позволю ничему натирать твою нежную кожу. — Его прикосновение пронзило меня огнем.
Почти в муках от болезни я не стала спорить.
Я расслабилась только тогда, когда полностью оказалась связанной. Он посадил меня поближе к огню в лучах лунного света.
— Ты очень красивая, — сказал он мне и коснулся пальцами моих губ, и я вздохнула, чуть не плача от облегчения. Ему позволялось прикасаться ко мне, и я откликалась, не боясь опозориться.
— Спасибо.
Он как-то странно посмотрел на меня, насадил дичь на вертел и принялся жарить. Когда все было готово, вернулся с миской мяса и ножом.
— Ты поешь, — приказал он, отрезая кусочки, чтобы положить их мне в рот.
Когда он склонился надо мной, по моей обнаженной коже побежали мурашки.
— Замерзла, малышка?
— Нет, — под тонкой рубашкой моя грудь раскраснелась. Пот струился по груди. — Все в порядке, — я заставила себя улыбнуться.
Кнут не выглядел счастливым, но все же продолжал выполнять свою задачу — кормить меня.
Я облизала губы, пробуя подливку на вкус. Он поднес еще кусочек к моему рту, и я высунула язык, чтобы облизнуть его и пальцы Кнута.
Взглянув на луну, я напрягла ноги в путах, но они держались.
Кнут встал, чтобы взять еще мяса, выпуклость в штанах оказалась на уровне глаз. Меня захлестнула болезненная волна желания, давление в нижней части живота усилилось. Я откинула голову назад и приподняла бедра.
Кнут обернулся на мой стон.
— Что случилось?
— Приближается, — выдохнула я. — Я не… — мотнула головой из стороны в сторону.
— Хейзел, скажи мне… что происходит?
— Так жарко, — выдохнула я. — Слишком жарко.
— Минутку, — проворчал он и развязал путы на моих запястьях.
— Нет… стой…
Быстрым движением он стянул платье через мою голову. Меня обдало прохладным воздухом. Но теперь я обнажена и наполовину свободна.
— Что ты делаешь? — закричала я, когда мое тело снова ожило.
— Собираюсь тебе помочь. — Он опустился передо мной на колени. — Ты утолишь свою похоть вместе со мной. Покорись мне, Хейзел. Я поборю твой жар, и ты больше никогда не будешь страдать. — Он положил руку мне на бедро, и оно запылало.
— Нет, — ответила я. — Я не хочу этого. Еще не готова. Кнут, пожалуйста.
— Ты сбежала из аббатства и от тех, кто держал тебя в плену. Почему ты не позволяешь себе освободиться?
Я опустила голову.
— Я… не могу.
Он отодвинулся, и я снова начала сопротивляться.
— Кнут, не оставляй меня так. Ты должен связать меня, помоги мне…
— Тише, тише, малышка. Я здесь. И снова свяжу тебя.
Я всхлипнула от облегчения, когда мои руки снова оказались связанными.