— То есть, ты выяснил? — спросил я.
Грэйс протиснулась к нам, на ее лице, когда она посмотрела на Кэлли, расплылась одна из самых нежных улыбок, которую я когда-либо видел. И что еще более нехарактерно, она молчала.
Впрочем, Грэйс умудрялась ненавязчиво молчать в течение последних часов, оказывая в основном безмолвную поддержку Кэлли.
Это удивило меня.
— Ничего такого, что не могло бы подождать, но вы оба захотите услышать подробности, — заявил Дохрэйн.
В его глазах появился отблеск жестокости, из-за чего мой хвост напряженно дернулся.
— Да. Мы захотим узнать подробности.
Затем мой взгляд вернулся к младенцу, уткнувшемуся носом в материнскую грудь.
На этот раз Кэлли направила его рот… и даже поощрила к кормлению.
* * *
КЭЛЛИ
Мое сердце екнуло, когда его большие, слегка расфокусированные глаза посмотрели на меня.
Они были ласковыми. И такими яркими. А зрачки большие и круглые, слава Богу, не такие, как у них.
Не совсем человеческие, но… какие-то… идеальные.
И этот запах! «Никакой гнили».
Никакой смерти.
«Ничего змеиного».
Просто чистый, сладко-пахнущий ребенок.
Я хотела зарыться носом в его волосы, желание поцеловать его головку переполняло меня.
Поэтому я поддалась порыву.
И прижалась губами к его… чешуе.
«Задеон стал моей экспозиционной терапией». Маленькие чешуйки были едва заметны для меня… и они не вызывали отвращения или ужаса, которого я так боялась.
Вблизи я заметила, что его чешуя была покрыта темными пятнами. Почти черными. Немного блестящими… а не тусклыми, которые все еще преследовали меня в ночных кошмарах. Нет, не такими.
Он не такой!
Когда я помогла ему взять сосок, то, наконец, поверила в это.
Малыш не был их точной копией. Он не они. Это маленькое существо полностью принадлежало самому себе.
Я исследовала его кожу нежными касаниями. Когда он высох, на его головке появился пушок.
Грэйс наклонилась, чтобы рассмотреть его вместе со мной.
— На его головке рыжие волоски или пушок? Боже, он такой крошечный.
— Это волоски. У него будут волосы, — объяснила я.
Мой голос был хриплым от волнения.
От облегчения.
«Он не они».
Он мой.
Гигантская рука Задеона опустилась на малыша, накрывая его от плеч до крошечных ступней.
Он наш.
Я напряглась, когда почувствовала, как его язык раздвоился и уперся в нижнюю часть моего соска.
У него был раздвоенный язык.
«Это нормально, это нормально, это нормально…»
— Скажи, когда ты снова проголодаешься, хорошо? — пробормотала Грэйс и выпрямилась. В одной руке она сжимала небольшую сумку, а в другой — странную на вид палочку.
Я наклонила голову.
— А знаешь, что? Я.… вроде как умираю с голоду. Я могла бы заснуть возле тарелки, но все равно продолжать есть.
Грэйс усмехнулась.
— Я надеялась, что ты это скажешь, — произнесла она.
Она подвинула стол — тот самый, на котором должны были осматривать нашего ребенка до того, как Задеон положил конец этому плану — к краю кровати.
Затем она начала вытаскивать ингредиенты.
И я снова разревелась.
Она нанизала продукты на палку и повернулась к Задеону.
— Папочка, не мог бы ты оказать мне честь и зажечь этого щенка (штуковину)13?
Зи выглядел немного встревоженным, — по моему мнению, это из-за употребления слова «щенок» в одном предложении со словом «поджечь», — но все же выдохнул небольшой виток пламени на зефир, над которым располагался темный шоколад. Шоколад потерял свою форму и начал стекать на зефир, обволакивая лакомство.
Грэйс подула на сладость и поднесла под него ладонь… на которой лежала тарелочка.
— Поторопись, чтобы успеть насладиться… шоколад быстро тает, — предупредила она, прежде чем спихнуть лакомство с палочки на тарелку.
В итоге на этой очаровательной маленькой бумажной тарелочке с надписью «Поздравляю, мамочка!» оказался самый совершенный, обугленный зефир, который я когда-либо видела.