Что-то внутри меня хотело довериться ему, порадовать его.
Сжав руки, я дрожала, когда взялась за ручку кружки и поднесла ее к своему рту. Чем ближе я подносила, тем сильнее становился аромат. Я закрыла глаза, убеждая себя попробовать, когда небольшое количество жидкости наполнило мой рот.
Она была горячей, горькой, пряной... и мне понравилось!
Опустив кружку, Кай наклонил голову набок и сказал:
— Понравилось?
Сдерживая смех, я сказала:
— Понравилось. Очень.
На его лице засияла огромная улыбка.
— Горжусь тобой, Ли. Ты взяла жизнь за яйца.
Появилась девушка и поставила на стол тарелки с едой, которую я раньше не видела. Кай поднял свою вилку и указал на большой круглый предмет в тарелке.
— Блинчик.
Я запаниковала по правилам этикета. Мне нельзя было есть с мужчинами в общине — это было запрещено, поэтому я ждала дальнейших инструкций.
Кай уставился на меня и вздохнул, вытянул руку и протянул мне нож и вилку.
— Попробуй, — приказал он.
Я кивнула, подчиняясь, когда он налил липкий коричневый соус сверху еды.
Я нахмурилась, и он сказал:
— Попробуй, Ли. Ешь. Тебе чертовски понравится. Не стоит придерживаться никаких правил, когда ты со мной. — Я решила попробовать небольшой кусочек, чтобы не разозлить его, но мой желудок стянуло в узел.
Я попробовала.
И мне понравилось.
Мне правда по-настоящему понравилось.
7 глава
Лила
— Это... невероятно, — прошептала я, мое лицо было почти прижато к оконному стеклу, пока я любовалась видами. Огромные здания гордо стояли рядом друг с другом, некоторые были странных форм, а другие такими высокими, что было тяжело увидеть вершины.
День стал солнечным и ярким, позволив мне разглядеть все в идеальной ясности.
— Центр Остина, сладкие щечки. Это все взорвет твой гребаный разум. Хорошая музыка, хорошая атмосфера.
— Я... я никогда не думала, что такие места существуют. Мы слышали истории, конечно, но мое воображение не могло и мечтать о подобном зрелище.
Люди всех рас, форм и размеров заполняли оживленные улицы. Кто-то был одет грешно, кто-то в одежде, которую я не могла понять. Многие держали в руках аппараты, о которых Мэй рассказывала мне и назвала их «сотовые телефоны».
— Ну? Что думаешь? — спросил Кай. — Ты видишь себя в такой жизни?
Размашисто покачав головой, я ответила:
— Нет. Совсем нет. Слишком много всего. Я буду бояться всего на свете: повести себя как-то не так, незнакомых людей, проходящих мимо. — Сделав вдох, чувствуя истощение от перевозбуждения, я сказала: — Если бы мне пришлось жить за пределами общины...
— Что и происходит сейчас, — вставил Кай.
— Ладно, хорошо, — ответила я. — Я бы предпочла жить где-то в тихом месте, подальше от людей, которые пялятся на меня и оказывают непристойные знаки внимания. Я бы хотела жить без страха греха, без лишнего шума, без особых волнений. — Когда бросила взгляд в окно, добавила: — Я бы хотела жить свободной от боли.
Кай ничего не ответил, но его костяшки пальцев выдали его эмоции, когда побелели от того, как напряженно он сжимал руль.
Чем больше мы ездили по городу, тем больше я уставала. Кай показывал на разные здания и объяснял, что это такое: музеи, в которых размещались древние артефакты со всего мира, кинотеатры, где люди встречали и смотрели «фильмы». Конечно, я никогда не смотрела кинофильмы. Кай объяснил, что такое телевидение.
Я осознала, что не могла отнести себя ни к чему здесь.
Все это ощущалось таким... таким... большим для меня. Чрезмерным.
После нескольких часов захватывающего, меняющего жизнь опыта, я повернулась к Каю.
— Могу я попросить, чтобы мы вернулись на вашу территорию? Я устала и мне кажется, что это перебор, и на сегодня я больше не смогу ни с чем справиться.
Кай кивнул, явно в курсе моего отчаяния, когда я глубже опустилась в кресло сиденья. Он нажал кнопку на руле, и внезапно музыка взревела в автомобиле. Все пространство, казалось, ожило от быстрых, тяжелых битов. Я прислонила голову к двери, когда громкий шум пропитал воздух, которым я дышала.
В ярких огнях город сиял как светлячок, и потемневшее беззвездное небо сигнализировало о наводнении улиц отталкивающими персонажами. Я решила, что это место определенно не для меня.
Я предпочитала спокойную территорию лагеря. Освещенное луной небо, где повсюду были звезды, не подверженные влиянию искусственного освещения, которым хвалился мегаполис. Я предпочитала спокойствие — суматохе, зеленое — бетону, тишину — шуму.
Когда я вздохнула от напряжения, мы остановились на красный свет, означающий, что автомобиль должен стоять, и вдруг огромное белое здание оказалось в поле зрения. От одного взгляда у меня перехватило дыхание.
Это была конструкция из нетронутого белого камня; возвышающееся здание располагалось на высокой лестнице, демонстрируя свою красоту жителям города. Арочные цветные окна сияли в темноте, отбрасывая радугу на белокаменное окружение. Свет на высокой черепичной крыше освещал идеально отточенный шедевр. Широкие деревянные двери находились спереди в центре. Но самой великолепной деталью здания была статуя Иисуса Христа спереди — распятие, образ безмятежно поэтичный в своем искусстве.
— Пожалуйста, ты можешь остановить автомобиль, — попросила я, прижав ладони к стеклу.
— Что? — Кай выглядел удивленным и нахмурился, когда я повернулась посмотреть на него.
— Пожалуйста! — умоляла я. — Остановись на мгновение.
Делая, как я и сказала, Кай остановился на обочине. Затем я только и делала, что пялилась.
— Что это за место? — спросила я в благоговении.
Кай наклонился вперед, его рука коснулась моей, и он ответил:
— Церковь.
— Церковь?
— Да, знаешь, где народ, как ты, молится и поет, и вся эта глупая херня.
Шок прошел через меня как удар тока.
— Люди Бога? — спросила я, наблюдая, как женщина с ребенком в руках, проходила через деревянные двери.
— Да, поклонники Иисуса, библейские фрики, народ, как ты, — ответил он, очевидно раздражаясь.
Глядя на красивое лицо Кая, я сказала:
— Не понимаю. Это церковь Христа? Люди приходят сюда молиться?
Кай медленно кивнул, как будто я была не в себе.
— Да, чего ты не понимаешь, сладкие щечки? Церковь. Бог. Никакого гребаного веселья.
— Не то чтобы я не понимаю смысл моления, Кай. Я о том, что церковь существует за пределами большого забора... снаружи Ордена. Вот, что ты хочешь мне сказать?
— Ну, теперь не понимаю я, — сказал он, перемещая взгляд с меня на церковь и снова на меня.
Борясь с паникой, я сказала:
— Пророк Давид сказал, что мы последние люди на Земле, которые верят в Бога, что все снаружи коварные грешники, которые отказались от Господа и его проповеди. Вот почему мы были отделены от внешнего мира, — чтобы защитить наши убеждения от тех, кто живет ради того, чтобы уничтожить нас.
Лицо Кая исказилось в гневе.
— Ложь, по стране существует миллион церквей. Религиозные люди везде, разных типов вер. Пророк Давид лгал, сидя на своем морщинистом рыхлом заду.
— Но как... я….— я остановилась, не зная, как защитить писание моего покойного Пророка, когда я видела очевидность его неправды своими собственными глазами.
Кай заправил мне за ухо прядь, которая вылезла из моего чепца. Я повернула свое лицо к его руке, не осознавая, что слезы скользят по моим щекам. Его нежный жест и прикосновение удивили меня.
Он вытер слезы своим большим пальцем и сказал:
— Лила, я знаю, ты не хочешь в это верить, но не так уж много из сказанного этим гавнюком правда.
— Нет... — я снова пыталась спорить, но сочувствие во взгляде Кая остановило меня. Мне внезапно стало жарко, и боль ударила ножом в грудь. Я подняла руку, потерев грудину, но не ощутила облегчения.