Элинор вернула листок на место.
— Но зачем писать ей в зашифрованном виде? Наверняка никто, кроме нее, не будет читать эти письма.
Йен на мгновение поднял голову, едва заметно улыбнулся и пояснил:
— Бет это нравится.
Он снова склонился над цифрами, а Элинор подумала: «Какая у него славная улыбка». И было очевидно, что он очень любил Бет, — потому и стремился побыстрее закончить письмо и отправить его, чтобы любимая получила удовольствие, расшифровывая послание. А это послание, наверное, просто чепуха, которую никто другой не поймет…
Элинор вспомнила день своей первой встречи с Йеной — тогда Харт привез ее в психиатрическую лечебницу, чтобы вместе с ней навестить брата. Она увидела там испуганного одинокого мальчика со слишком большими для его тела руками и ногами. Йен тогда злился и выходил из себя из-за того, что не мог заставить всех окружающих понять его. И удивился, когда его брат поговорил с ней и даже позволил ей погладить его по плечам, что было неслыханно. Йен терпеть не мог, когда к нему прикасались.
Но тот робкий паренек не имел ничего общего со спокойным и уверенным в себе мужчиной, сидящим сейчас за столом и сочиняющим письмо для удовольствия своей жены. Этот Йен мог посмотреть Элинор прямо в глаза, мог поделиться с ней секретом и даже улыбнуться. Такая перемена в нем и прямо-таки бьющий из него фонтан счастья — все это согревало ее сердце.
И еще на память ей пришло, как и они с Хартом когда-то придумали для себя секретный код. Не столь замысловатый, конечно, как у Йена, но весьма действенный способ общения, с помощью которого Харт мог известить ее, что слишком занят и не сможет увидеться с ней. В каком бы городе они ни находились, он оставлял ей оранжерейный цветок — обычно розу — в углу парка или сада, где обычные прохожие не могли его заметить. В Лондоне это происходило в Гайд-парке, на пересечении условленных тропинок; или же в садике посреди Гросвенор-сквер, под ближайшим к центру деревом. В самом начале своего ухаживания Харт вручил ей ключ от нужного садика. А в Эдинбурге он оставлял цветы на месте их встреч в Холируд-парке.
Харт мог, конечно, прислать записку, когда был вынужден пропустить свидание, но он говорил, что ему хочется оставлять ей сообщения именно таким способом. Элинор, безусловно, понимала, что он отправлял какого-нибудь посыльного мальчика, чтобы тот оставил розу, — но ей все равно было приятно. Она подбирала цветок и относила домой, чтобы сохранить до следующей встречи с Хартом.
«Чародей, — думала она о нем. — Знает, как умерить мой гнев, когда не приходит». Получалось, что цветок согревал ее сердце лучше любой записки с извинениями, и он, конечно же, это знал.
Даже сейчас в свои редкие приезды в Эдинбург или Лондон Элинор бросала взгляд на заветные места в Гайд-парке или Холируде. И боль, которую она испытывала, не увидев цветка, не переставала ее удивлять.
Она посидела немного молча, чтобы образовавшийся в горле ком рассосался. А Йен тем временем продолжал строчить свое письмо.
— Я что-то не вижу твоего ключа, — сказала Элинор, когда снова обрела способность говорить. — Откуда ты знаешь, какие цифры писать?
Йен пожал плечами.
— Помню.
Карри снова хмыкнул.
— Не удивляйтесь, ваша милость. У него не голова, а целый парламент. Порой это пугает.
— Я все слышу, Карри, — сказал Йен, не переставая писать.
— Но вы же знаете, сэр, что я про вас никогда не вру. Говорите, ваша милость, — обратился слуга к Элинор. — Он ведь сам сказал, что все слышит.
Элинор прислушалась к совету Карри.
— Дело в том, Йен, что мне нужна твоя помощь кое в чем, но я не хочу, чтобы ты говорил об этом Харту. Ты должен обещать мне, что сохранишь это в секрете от него.
Йен молчал, а Карри проговорил:
— Тогда я передам ему, чтобы зашел к вам и узнал, чего вы хотите. Когда он закончит, то придет к вам, поверьте.
Элинор встала.
— Спасибо, Карри. Только ни слова его светлости, пожалуйста. Харт бывает… Да ты и сам знаешь, каким он бывает.
Карри поднялся на ноги и одернул рубашку. Откашлявшись, сказал:
— Можно дать вам небольшой совет, ваша милость? Видите ли, его светлость — очень тяжелый человек, и с каждым годом он делается все хуже. А уж если получит премьерство, то станет твердым как сталь. Думаю, что тогда его никто не смягчит, даже вы, ваша милость.
Темные глаза Карри не лгали. Он не был обученным слугой из агентства. Его, карманного воришку, Камерон когда-то подобрал на улице, и ему все сходило с рук, потому что он с необычайной нежностью ухаживал за Йеном. Братья были уверены, что Йен пережил психиатрическую лечебницу лишь благодаря Карри, которого прислал ему Камерон.