— Да, — согласился отец Сагара. — Но стоит нам поверить, что противник — даже такой — не человек… и мы это сделаем.
— Вот потому я не боюсь оставлять вас тут одного, — сказал Минья. — Знаю, что вы — без сомнения, тоже со всем управитесь. А я надеюсь на фронте встретить того, кто за это ответит — и поджарю его в своё удовольствие.
— Тогда я буду молиться, чтобы вы его не встретили, коммандер.
— Это ваша работа, отче, и вы очень хорошо её делаете, — сказал Минья, и они распрощались.
Теперь этот разговор снова пришёл Сагаре на ум — и беспокойство, которое прежде тревожно ворочалось где-то под сердцем, заговорило в голос. Оно говорило, что история повторяется снова, что Сагара ничему не научился на своих ошибках, и опять вокруг него растёт стена отчуждённости. В первый раз так вышло из-за того, что Сагара принял христианство. Теперь — из-за чего? Почему он не может разделить с братьями, с гражданскими, со всей Империей праведный гнев против вавилонян, которые совершили это злодеяние? В имперской инфосфере уже привычно добавляли — «неслыханное». Но Сагара слыхал про множество таких злодеяний. Слыхал и про намного худшие.
Почему люди так пренебрегают собственной памятью?
Сагара не мог разделить праведный гнев против вавилонян, потому что слишком дорого заплатил за понимание, что ни один людской гнев не бывает праведным. Да, когда он смотрел на чёрные скорлупки мёртвого Минато, он чувствовал боль, жгучую злость и желание карать без счёта и меры. Он хотел на фронт, как и все братья. Но он знал: сколько бы ни пролилось крови Рива — ни один из мертвецов Минато не встанет из могил, где пепел смешан с песком. Только терпеть, — говорил он братьям на каждой исповеди. Терпеть, — повторял он в проповедях. Мы тут, потому что мы нужны живым. Милосердие важнее отмщения. Даже такое жалкое, какое мы можем уделить здесь.
«Мы слишком похожи на них, брат Минья, — мысленно сказал он в простор неба. — И мы слишком быстро продвигаемся в том же самом направлении: „Это враг, с которым всё можно“. Поразительно быстро. Да, они подтолкнули нас, устроив тут настоящий Холокост — но быстрота нашего прогресса в сторону „Бей их всех, потому что дело наше праведное!“ показывает, что мы были уже готовы. Вот поэтому жители Минато избегают нас».
Сагара вздохнул, отсалютовал двум братьям на часах и прошёл внутрь корабля — ужинать и проводить вечернюю молитву.
Утренний брифинг тоже проводили на «Льве». Частично потому, что «Лев» (то есть, конечно, «Ричард Львиное Сердце», но все братья говорили просто «Лев») был тут первым, и традиция сложилась так же незаметно, как и традиция признавать неформальное старшинство Сагары. Но была и чисто практическая причина: ни на «Вагнере» Ягдбергов, ни на «Колдунье» Соланов, не говоря уж о грузовозе имперской миссии, шаттле-«прилипале» сестёр-минервинок и шаттлах Шезааров — нигде не было такого просторного тренировочно-молитвенного зала, отлично подходящего для ежедневных совещаний местных представителей, которые образовали тут временное правительство, поскольку никакого другого пока не было. То есть были какие-то чиновники на станции Ходэри, но если бы кто-то из станционеров ступил ногой на землю Минато — горожане просто растерзали бы его. Со дня на день ожидали прибытия администрации доминиона Шезаар — но те что-то не торопились.
— Начнём, — сказал капитан «Вагнера» Гельтерман.
— Ещё нет господина Ревана, — напомнил Сагара.
— Да чёрт с ним, с Реваном. Зачем его ждать, дел по самое горло.
— Это невежливо, — возразила сестра Сильвия.
— И неразумно, — дополнила сестра Елена. — Нам ещё работать с ним. Вы волонтёр, господин Гельтерман, а мы выполняем задания императора и не можем, в отличие от вас, оставить планету из-за испорченных отношений с представителем доминатора.
— Доминатор, — хмыкнул Гельтерман. — Рудольф Шезаар — доминатор Сунагиси. А где он был, этот доминатор, когда людей тут жарили заживо?
— Доминион Шезаар не имел достаточно военной силы, чтобы тягаться с Третьим флотом Рива и Бессмертными, — разглядывая свои ногти, сказала капитан «Колдуньи» Шейла Твиддл.
— Но достаточно, чтобы подтолкнуть Маэду на восстание и поставлять ему оружие, — пробормотал парцефалец. — Рива хотя бы волки. А это шакалы.
— Прекратите пожалуйста, — сказал центурион Марко Сео Сал.
Сео был младше Сагары — и не так сдержан. Поэтому Сагара тихо сжал под столом его локоть. Не было никакого смысла скандалить с Гельтерманом.
— Я уверяю вас, — сказал Сагара, — что господин Реван задержался по уважительной причине.
— Что такое? Почему вы что-то знаете, а мы ничего? — Госпожа Твиддл перестала разглядывать ногти и пристально уставилась в лицо Сагаре.
— Потому что мы держим на высокой орбите спутник-наблюдатель, — ответил коммандер.
Сестра Елена усмехнулась.
— И вы ничего не сказали нам? — нахмурила брови капитан Твиддл.
— Я хотел сказать на этом заседании, но я, наверное, дождусь господина Ревана, чтобы он сам сказал. К тому же, господина Ито тоже ещё нет.
— Ах, господин Ито… — представитель Ягдбергов пожал плечами. — Что ж, подождём…
Гельтерман относился к господину Ито как к собаке, которую из жалости пустили в дом и накормили. Но всё-таки делал свою часть работы. Без тяжёлой техники, которую он привёз, нельзя было и думать о расчистке завалов в центре города и приведении космопорта во что-то вроде порядка.
— Простите за опоздание, — Господин Реван вошёл в зал вместе с господином Ито. — Доброе утро, господа и дамы. Мы задержались по очень важной причине — господин советник Пегю вышел на связь и сказал, что завтра будет тут. Прибыл флот доминиона Шезаар. Восемь кораблей через четыре дня пристанут к Ходэри. В первые сутки на поверхность Сунагиси сядут двадцать четыре грузовых катера с продовольствием, строительной техникой, медицинским оборудованием и поселенцами.
— Поселенцами. Вот как… — проговорила вполголоса сестра Екатерина. Светлая прядь волос выбилась из-под велона, и инквизиторша бездумно накручивала ее на палец.
— А что, собственно, вас смущает? — спросил Реван и покраснел. Этот двадцатитрехлетний юноша всегда краснел в присутствии сестры Екатерины. Однако сегодня он покраснел как-то… гуще, чем обычно.
— Ничего, — Сестра Екатерина заправила золотую прядь под велон и положила руки на стол. — Кроме проблем с жильём и питьевой водой. Сколько их будет?
— Для начала — тысяча двести, — Реван почему-то избегал взгляда инквизиторш — а те наоборот пристально уставились на него. — Одни мужчины. Это… вопросы логистики, знаете… Они, собственно, будут разгружать следующие челноки, монтировать оборудование, жилые строения…
— Это понятно. Но что это за мужчины? — спросила сестра Екатерина.
— С-собственно говоря… — промямлил Реван, — это… люди с правовыми ограничениями. Д-добровольцы…
— То есть каторжники, которым заменили отбытие срока ссылкой сюда, — сестра-инквизиторша разрезала голосом какую-то невидимую нить, и незримое веретено упало на пол, некоторое время бессмысленно вертясь.
Реван жевал губы.
— П-послушайте, — сказал он, наконец набравшись духу. — Мы не могли в такой короткий срок набрать людей… другие партии — они будут… другими, но сначала…
— Каторжники! — вырвалось у Марко Сео. — Цхао ни цзу цзун ши ба дай!
— Трое суток на хлебе и воде, — сказал Сагара тихо.
— Назначьте шесть суток, отче, — попросил Марко. — Я ещё не всё сказал.
— Полагаю, мы все подумали приблизительно одно и то же, — усмехнулась сестра Елена. — Поэтому, центурион, не надо лишний раз высказывать общую мысль.