Иногда я вспоминал, эту странную новогоднюю ночь, одинокого мальчишку среди пустого двора, его светлую улыбку, когда рассказывал нам, что не хочет мешать взрослым, и как будто, он не был совсем опечален одиночеством.
Все что теперь меня связывало с родным городом, это родители. Хотя и встречались мы пару раз в год, но это они ездили ко мне. Потому что я жил в Москве, и им было интересно еще походить, побывать в театрах и поиграть с внуками в больших развлекательных центрах.
А в этом городе куда пойдешь?!
О Витьке они ничего не слышали. Так, видели несколько раз во дворе и едва узнали его, повзрослевшего. О Людке знали. Якобы, вышла она замуж за турка и уехала к нему. Квартиру оставила сыну.
… В этот год я впервые приехал к родителям и привез подросших уже детей, чтобы показать им мой родной город.
Стояла зима, зимние каникулы, бесконечные выходные дни, от которых некуда было деться.
По сравнению с моим детством, эту погоду зимой было назвать трудно. Шел мокрый снег, практически дождь. Под ногами чавкала снежная мешанина, и детей я с собой на кладбище не взял, пусть внуки лучше порадуют родителей. А могилу бабушки навестить было надо, все же не приходил я к ней уже десять лет.
Могила располагалась рядом у стены кладбищенской церкви, эту честь, когда-то заслужил бабушкин дед, известный купец, который много жертвовал городу, в частности, этой церкви.
Подходя к месту, я вдруг увидел странное сооружение из натянутого целлофана на одной из соседних могил.
Сооружение зашевелилось, и из-под него на свет божий выползла через открытую калитку толстая с опухшим лицом баба, замотанная в старые пальто и тряпье.
Баба выкинула что-то прямо в снежную лужу из железной миски. Как-то неприятно было видеть такое возле моей бабушки.
— Ты что тут делаешь? — задал я глупый вопрос, хотя и так было понятно.
— Живу, — хрипло и кратко ответила баба и полезла обратно в укрытие.
— Слышь, баба! — постучал я поднятой палкой по целлофану, тебе кто разрешил?!
— Иди отсюда! — опять кратко ответила баба и добавила крепкое словцо.
— Ладно, позвоню в полицию! — решил я, и, постояв у могилы бабушки, отправился обратно.
Но, проходя мимо открытых в этот час дверей церкви, решил сделать проще.
— Кто-нибудь есть?! — спросил я, в гулкую темноту пустого помещения.
Включился свет, и откуда-то сбоку вышел молодой человек с бородкой и в гражданской одежде.
— Здравствуйте, — начал я, — Тут у Вас…., — и осекся.
— Витек, ты что ли?! — еще не веря, что узнал, воскликнул я.
— А это вы?! — молодой человек приблизился и вдруг обнял меня и радостно затряс мою руку!
— Ты что, в священники подался?! — уже отойдя от первого впечатления, спросил я.
— Нет, сана у меня нет. Я служка!
— Мне это мало о чем говорит.
— Это вроде служащего, гражданский чин, я ведь никаких церковных заведений не оканчивал. Просто, как место работы.
— А другой работы не нашел?
— Здесь я, вроде как, при боге, дело делаю доброе. А в миру много зла. Да и специальности у меня толком нет.
Рассказал Витька, что он женат, дети у них, мальчик и девочка, квартира от мамы есть, кое что церковь платит, что еще надо?
Он доволен.
— А жена? — осведомился я.
— Она из этой среды, поет в церковном хоре, — пояснил он. А детей я не спрашивал, они еще говорить не умеют, — и засмеялся.
— Слушай, а баба какая-то тут… — начал свой вопрос, из-за которого и пришел.
— Не трогай ее. Куда ей деться? Мы сирых жалеем, им надо помогать. А то, что близко к церкви бомжатник устроила, так это для безопасности — в церкви ночью дежурит сторож.
— Иногда я ей похлебку приношу, — добавил он, — редко правда, если не хватает, какие уж тут деньги!
Мы сели на лавку у стены, и Витька долго рассказывал, что он хочет создать жизнь своей семьи доброй и радостной, чтобы все жили в любви, а дети не знали злобы и прожили такую же жизнь, добрую и светлую.
— А мать приезжала?
— Пока нет. Она ведь только пять лет, как уехала. Может, потом как-нибудь приедет, говорит, что очень хочет внуков увидеть! Но это, если только турок денег даст.
Пока он рассказывал, мне показалось, что в самой церкви стало светлее, хотя и жизнь Витьки тоже казалась какой-то светлой, и на моей душе стало светлей, и погода за окнами уже не виделась такой мрачной.
Но чувство какой-то своей вины и виновности меня не покидало и, прощаясь, я все-таки решился:
— Вить, можно я тебе денег дам? Тоже как-то хочу помочь.