Наставница поднялась, дав понять, что беседы окончены. Мы отправились в кухню-гостиную, место наших обычных практик. Но сразу под Стодарник садиться не стали: для предстоящей практики требовалась особая подготовка. Мы отодвинули стол, на его место ворожея постелила круглый плетеный коврик, велела мне сесть на него, на колени. Вокруг меня, на полу и на лавках она поставила множество высоких и толстых свечей; я поняла, что практика будет долгой, может быть, даже до самого утра — такие занятия длятся, пока не догорит последняя из свечей. Когда свечи были зажжены, она сказала мне дышать, как обычно, с погружением в солнечное сплетение, с той только разницей, что вместо молитвы, я должна была концентрироваться на одном из черных слов. Слово это было — «сволочь». Перед тем, как погружаться в него, мы вместе прочли семь покаянных молитв, отчего внутри у меня очистилось, стало пусто и легко. Наконец, надышавшись до глубины сердечной, я начала повторять черное слово. Не вслух: в мир его выносить было нельзя, а про себя, погружая, как и молитву, в сердце духовное. Я произнесла его мысленно всего лишь раз десять, как почувствовала внутри себя нечто жгучее и тяжелое, словно кусок раскаленного свинца. Все еще повторяя черное слово, внутренним взором я посмотрела, что меня так жжет. Это была небольшая черная дыра, размером с кулак, в него, как в глубокий колодец, стекались ошметки чего-то темного, ядовитых цветов. "Сволочь — вот они и сволакиваются" — пришло мне на ум, и меня пронзила точность этого образа: ошметки зла не текли, не ползли, а именно — сволакивались, словно черная дыра в моем сердце тащила их, подцепив на невидимые крючки. Дыра становилась все больше, все жгучей, и меня затошнило; казалось, что она прожгла желудок. Я остановила дыхание, перестала повторять слово, но наставница крикнула:
— Продолжай!
И мне пришлось продолжать. Черная дыра разрослась до размеров тела, затем поглотила меня и стала заглатывать пространство вокруг меня, стремясь растворить в себе и наставницу, и комнату, и дом; что-то, однако, мешало ей. Я посмотрела: это был круг из свечей, чернота обжигалась об огонь, и, шипя, отступала прочь. Но мне, находящейся в эпицентре этой ядовитой черноты, огонь не помогал, я падала в темноту все ниже и ниже, чувствуя в душе невыразимую тяжесть — такую, какую должны чувствовать грешники в преддверии Страшного суда. Меня волокло в тесную воронку, обдирая кожу о неведомые стены — одновременно склизкие и острые, точно из них росли смазанные ядовитым клеем шипы. Уже устав от падения, чуть не теряя сознания, я вдруг почувствовала внизу чье-то смрадное дыхание. Меня охватила дрожь, тело затряслось, зубы стали отбивать нервную дробь; превозмогая страх, я глянула вниз. Увиденное потрясло меня. Сотня глаз — страшных, злобных, черных — смотрела на меня из глубины ядовитой дыры. "Свора адских псов, — поняла я. — Еще немного, и они бросятся и сожрут меня". Но не так ужасала меня собственная участь, как то, что черные псы вырвутся в мир и одному Богу известно, что они смогут там натворить. Только я вспомнила о Боге, как стало светлей: я увидела, что псов что-то сдерживает. Я присмотрелась: это была тонкая решетка, как бы сплетенная из какой-то серой энергии. Стало ясно, что разрушить эту решетку можно одним словом — именно тем, с которым я погрузилась на это зловонное дно. Но почему же псы до сих пор не на свободе, ведь я столько раз повторила его? Псы словно услышали мои мысли, и в их злобных глазах появилась немая просьба: скажи! "Сказать вслух — вот что им надо!" — догадалась я.
— Не дождетесь! — крикнула в глубину.
И тут же все исчезло.
Я открыла глаза. Свечи погасли. За окном светало. Я в бессилии повалилась прямо на пол, на дымящиеся огарки. Все мои жизненные силы остались там, на черном дне. Теплая рука целительницы приподняла мою голову и напоила чем-то сладким прямо из носика чайника.
Я проспала ровно сутки, до следующего утра. Не снилось ничего. На рассвете меня разбудила наставница, велела одеваться. Мне очень хотелось пить, но она не дала мне даже воды.
— После, — коротко ответила она.
Мы шли в станицу через степь, по мокрым высоким травам. Стебли изредка хлестали меня по лицу, оставляя росистый след; я жадно слизывала его. Был вторник, на ранней службе в церкви стояло человек пять. Я исповедовалась и причастилась; запивая вино, выпила три чашки напитка и еще святой воды из серебряного бочонка. На обратном пути жажда как-то исчезла сама собой.
— Ты прости меня, дадуня, что я тебе позволила пережить все это, — сказала мне после завтрака ворожея. — Но я решила, коли ты в молитву проникла так глубоко, то и в черноту тебе погрузиться надобедь, чтобы Слово тебе открылось во всей полноте своей, снизу доверху. Я знаю, как тяжко это. Не всякому дают это учителя духовные, однако ты выдержала.
— А эти… псы… — у меня не было сил даже закончить вопрос.
Она поняла.
— Каждый раз с цепи срываются, как злое говорится. Чуешь теперь?
Я тихо кивнула головой. Конечно же, это так. И первый, кого сжирают они — тот, кто сказал злое.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Отче Святый, отверзи умные очи сердца нашего и даждь нам воистину познати Тебе, Творца и Бога нашего; сотвори ны сообразны Слову и Сыну Твоему, да вообразится внутрь нас Его непостижимый Образ, по нему же создал еси человека; сподоби ны быти селением Духа Твоего Святаго и не ктому селением греха; вложи в сердца наша огнь Божественныя Твоея любве; прииди и вселися в ны вечным вселением со Единородным Сыном Твоим и Духом Твоим Святым.
Душе Святый, Свете неименуемый. Свете неизследимый и сокровенный, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия тьмы неведения, напоив ны потоками познания Твоего; возстави ны низложенныя грехом, свобода ны порабощенныя страстьми, исцели ны от всякия язвы, таящияся в нас, причащением Божественныя и нетленныя Пищи, Тела и Крове Христа, молим Ти ся, услыши ны и помилуй.
Господи Иисусе Христе, Единородный Сыне Безначального Твоего Отца, отверзи очи омраченной души моея, яко да и аз разумно узрю Тебя, Творца и Бога моего.
Молю Тебя: не отвержи мене от Лица Твоего, но, презрев все мое окаянство, всю мою низость, яви мне свет Твой, о Свете Мира, и даждь мне познать любовь Твою к человеку.
О Сладчайший Христе, от Отца ниспославый на святыя Твоя ученики и апостолы Духа Святаго, Сего, Благий, ниспосли и на ны недостойныя и тем научи ны познанию Твоему и открый нам пути спасения Твоего.
Возсияй ми. Боже, Боже мой. Свет Твой истинный, яко да во свете Твоем узрю и аз Славу Твою, яко Единородного от Отца, и да вообразится внутрь мене Образ Твой непостижимый, по нему же создал еси человека.
О Боже, Спасителю мой. Свете ума моего и Крепосте души моея, да вселится в мене доброта Твоя, да пребуду и аз непрестанно в Тебе, присно нося в себе Духа Твоего Святаго, иже да даст ми уподобиться Тебе, Единому Господу моему, якоже быша подобии Тебе вей от века святыя Твоя.
Ей, Господи Иисусе Христе, по неложному Твоему обетованию, прииди со Отцем и Духом Святым и обитель Твою сотвори внутрь мене.
Аминь.
Глава 8. Слова благие
Когда я писала свой заговор от тоски, то думала, что придет она не скоро, и даже не сразу после моего отъезда с хутора, и вообще — из страны. Но тосковать по синему Манычу, по вольной донской степи, по милому сердцу Калитвинскому хутору я начала за неделю до того дня, как поезд увез меня от золотого солнца, от черной и глубокой, как очи казачки, донской ночи к бесконечному северному дню. Тоска влетела в сердце с утренним ветерком, когда на рассвете я пришла к родничку-аксаю и вдруг поняла, что мне здесь осталась всего лишь неделя. Каждый день я старалась растянуть как можно дольше, вставая до зари и ложась не ранее, чем нагляжусь на южные созвездия второй половины мая, россыпно сияющие над донской степью. И все равно дни мчались, словно степные стрижи. Это было время огорода; уже появились на столе хрустящие грунтовые огурчики, пошла первая клубника. Ее я наелась от души: после множества трудных практик знахарка «назначила» мне восстанавливающую клубничную диету, состоящую из ягод, растертых с орехами и медом и винно-клубничного отвара, прекрасно очищающего кровь. Готовился он так: вино смешивали с водой в соотношении один к одному, столько же — по объему — растирали клубники, все это перемешивали, доводили до кипения и настаивали, пока не остывало. Холодный напиток аккуратно сцеживали. Остатки клубники отдавали курам (чему те были несказанно рады). Пить этот отвар надо было в больших количествах в первой половине дня. До вечера из организма выходили шлаки. Эффект напитка я увидела уже через пару дней: кожа посвежела и очистилась, живот подтянулся, от синяков под глазами не осталось и следа.