Позже, той ночью, Ребекку выписали из больницы и мы немедленно пошли в дом друга и приняли тонну метамфетамина вместе, чтобы помочь подавить в себе боль. Мы вообще не разговаривали. Мы только сидели там, находясь под кайфом и пытаясь утихомирить боль наших разбитых сердец. Мы поняли, что наркотики только временно исправят ситуацию; они были просто вещью, в которой мы нуждались, чтобы убить боль в тот момент, но также это было признаком, что всё вернётся. Закончилось всё тем, что мы не могли уснуть несколько дней подряд, мы не спали вообще. А когда мы наконец полностью были разрушены, мы проспали два дня подряд. Но потом я проснулся, услышав звук мощного двигателя снаружи. Это был тур-автобус Korn, ждущий когда я поднимусь на борт, чтобы мы могли отправиться в путь почти на весь следующий год.
Слушая звук двигателя, я смотрел на Ребекку, которая всё ещё спала рядом со мной. Я думал о том, как полностью опустошено её сердце, после того как она проносила под ним в течение 9 месяцев ребёнка, а затем отдала его. Если мне было настолько больно сознавать всё происходящее, то я даже представить себе не мог, что чувствовала она.
Я не знал, как я могу оставить её сейчас совершенно одну, но пришло время отправляться в тур. Время оставить свою девушку дома в полном одиночестве. Время воплощать в жизнь свою детскую мечту. Время стать рок-звездой.
Глава четвёртая
ЖИЗНЬ В РАЗЛУКЕ
Моя карьера рок-звезды включала в себя много времени, проведённого во сне. Когда Korn отправились в наш второй тур, всё, что я мог делать — это спать. Поскольку автобус уже отъехал от моего дома, я пошёл сразу же в койку и заснул. Я всё ещё был под действием наркотиков, и хотя я вставал несколько раз, чтобы сходить в ванную, я проспал все три дня езды от Huntington Beach до New Orlean. Или возможно прошло пять дней езды. Я не знаю точно — я спал.
Прежде чем я уехал, Ребекка и я пообещали друг другу несколько вещей. Мы поклялись прекратить принимать наркотики, потому что мы знали, что они только всё осложняют и делают наше пребывание в разлуке более тяжёлым. Мы также пообещали остаться преданными друг другу, что совсем не характерно для большинства рок-звёзд. Или, если они обещают это, они, как правило, не собираются держать обещание.
К тому времени, когда мы добрались до Нового Орлеана, большая часть силы вернулась ко мне, и я решил сделать кое-что странное. Я позволил Fieldy подстричь мою голову на маленькие квадраты. Чтобы это было проще сделать, я высветлил эти квадраты, в результате чего моя голова стала похожа на футбольный мяч. Так что вместо простого прозвища "Head" все стали меня называть "Soccer Ball Head" (прим. ред.: с англ. "Голова — Футбольный Мяч").
В тот вечер, когда мы открывали выступление Bad Religion, у нас прошло всё не очень хорошо. Мы начали играть, и толпа уставилась на нас, всем своим видом словно говоря: "Какого чёрта эти парни играют на концерте старой панк-группы?" Они не понимали, что это у нас за звук такой и стиль. После этого шоу, мы провели две недели в пути с Sick of it All — другой панк-группой, которая действительно не соответствовала нашему стилю.
Правда, конечно, заключалась в том, что никто просто не знал, что это у нас за стиль — мы сильно отличались от всех остальных, кто когда-либо играл в тех местах или где-либо вообще. Путешествуя через юг, мы отыграли в одном магазине, в лесах Августа, штат Джорджия. У них не было туалетов, так что нам приходилось ходить в лес, чтобы справлять свои нужды.
В этот раз, наш тур был гораздо круче, чем я ожидал. Все группы, с которыми мы играли, притягивали к себе толпы сумасшедших парней, которые только и хотели, что развлекаться и устраивать вечеринки. А это было как раз тем, что хотели делать и мы. Пока тур продолжался, молва о наших выступлениях и нашей музыке начала быстро распространяться, и толпы стали более восприимчивы к нам. Каждый вечер мы зажигали, и люди любили нас.
Ребекка и я разговаривали почти каждый день, и эти разговоры были по настоящему клёвыми. Мы говорили об удочерении, говоря друг другу, что мы должны были так поступить и что ребёнку будет лучше с другими родителями, но мы оба знали, что этим самым мы разрушили себя. Я очень скучал по Ребекке. После того, что случилось, после первого опыта рождения ребёнка и после чувств, нахлынувших в результате этого, я стал гораздо более эмоционально привязан к Ребекке. Это было очень трагичное событие для нас обоих, и она была единственным человеком, с кем я мог поговорить об этом, так как я не думал, что кто-либо другой поймёт меня.