– Слушай, а чего ты к телефону подойти не хочешь? – спросила подруга, когда на экране сотового в который раз высветилось имя Даниила.
Он названивал и названивал мне, но хотя бы не приехал обратно, чтобы перебудить весь подъезд, и то хлеб.
– Не хочу, Юль. Просто не хочу.
– Ну, по телефону бы ему всё высказала, и при встрече не пришлось бы об него руки марать.
Я невесело хмыкнула и покачала головой. Конечно, нам предстояло ещё множество встреч. Хотя бы для того, чтобы пойти и развестись ко всем чертям.
– Мне просто пауза нужна. Когда смогу в себя прийти, конечно, сто раз с ним увидимся и поговорим.
Я уронила голову на руки. Тяжесть пульсировала в висках. Вроде бы и время уже было не детское, но я знала – если лягу, всё равно не засну.
– Так он сына своего тебя просил спасти?
От этих слов внутри всё снова скрутило от жгучей боли. У Верниковского есть сын. Есть сын! Не от меня!
– Да, хотя, я не знаю, что там с ним случилось.
– Понятно. Ну вот же козёл, а!
Тишина опутала, меня снова накрыло волной, схожей с панической атакой.
– Ляг поспи, Юль, – хрипло предложила я, вскидывая голову.
– А ты?
Подруга зевнула. Было ясно, что она сидит со мной только из солидарности. И что хочет спать, в отличие от некоторых.
– А я приберусь здесь и тоже лягу.
Поднявшись из-за стола, я принялась за уборку, отчаянно делая вид, что готова справиться с тем, что сегодня так внезапно на меня навалилось. На деле же, просто делала отточенные механические движения и не понимала, как справиться с тем ужасным вакуумом, что поселился в душе.
– Пойду подремлю, – шепнула Юля. – И если что – сразу же меня буди.
Она ушла, а я поняла одну простую вещь. Как бы ни старалась – уснуть мне в ближайшее время не удастся. Да и боюсь я спать. Снов этих, в которых вновь буду видеть ребенка, но теперь со знанием, кто именно передо мной. Боюсь. И не хочу.
За окном занялся рассвет, когда я всё же задремала. Села в кресло и провалилась в забытьё. И слава всем святым – в этот раз никаких сновидений не было.
Меня будит какой-то странный звук. То ли скрежет, то ли лязг. Подскакиваю в ужасе и озираюсь. Ко мне на кухню заглядывает перепуганная Юлька. Господи, хоть бы Верниковскому не пришло в голову вызвать спасателей с болгаркой, которые сейчас начнут выпиливать нашу дверь.
– Что это? – шепчет подруга.
– Не знаю, – так же тихо откликаюсь и на цыпочках иду в прихожую.
Осторожно смотрю в глазок. Если вдруг сейчас случился зомбиапокалипсис и к нам царапаются мертвецы – это будет, пожалуй, весьма правильной концовкой для моей жизни. Но в коридоре… ничего не видно. Кто-то просто перекрыл мне обзор и скрежещет о металл двери.
Я не выдерживаю. Быстро открываю дверь и, когда распахиваю её, вижу, как от неё отшатывается муж. В его руке – ключ. Только не от нашей квартиры. Им он и водил по двери туда-обратно.
– Сонь… Сонь, не гони только меня. Помоги, – выдыхает, а в голосе столько мольбы и боли, что у меня внутри всё переворачивается.
Рядом со мной – Юлька. Сложила руки на груди и смотрит на Верниковского так, что даже мне от этого взгляда не по себе.
– Ты ничего не хочешь нам объяснить? – громко требует она ответа.
Моя верная подруга, которая даёт сейчас понять, что я не одна. А я стою напротив Дани, смотрю на его осунувшееся лицо, на глаза, в которых столько отчаяния, что хоть вешайся, и понимаю – я ему помогу. Потому что люблю. А потом – прочь. Из моей жизни, из нашего дома. Прочь…
– Заходи, – выдыхаю шёпотом. – Расскажешь, что от меня требуется.
Юля переводит глаза на меня. Смотрит так, словно я её предала. Фыркает, уходит в квартиру. Наверное, за своими вещами. Но с ней мы всё обговорим позже. Сейчас я уже поняла, что помогу… насколько это возможно. И сделаю то, что хоть как-то может ослабить мою боль – узнаю, чем же так провинилась, что меня настолько болезненно предали.
– Ты ведь не собираешься его выслушивать и прощать? – говорит Юля, когда я провожаю её.
– Выслушать – собираюсь, простить – нет.
Говорю это, а у самой горечь во рту. Такая, как будто цианида прямо в глотку налили.
– Понятно.
Вздохнув, подруга прижимает меня к себе. Я слышу, как у неё колотится сердце – и моё вторит ему, выворачивает грудную клетку наизнанку.
– Если что – снова звони. Приеду, помогу, просто побуду рядом.
Отстранившись, киваю. И ругаю себя, на чём свет стоит, когда понимаю – от того, что сейчас Даня здесь, в нашей с ним квартире, внутри появляется облегчение. Даже дышать становится легче. Это такой самообман, такое отсутствие гордости, что от самой себя тошно.