Я все-таки расстегиваю верхнюю пуговицу, рывком, и она падает куда-то мне под ноги. Пофиг.
— Как думаешь, твоя тетя не могла уйти гулять? — говорю, а у самого голос хриплый, и хочется откашляться, вернуть в него прежнюю расслабленность и спокойствие. Удивительно, как на меня действуют ее прикосновения, и мне это не нравится.
— Нет, — Ева качает головой устало, — у нее ключей нет, а квартира заперта. Я… я не знаю, что думать.
— Поехали в дежурную часть, — говорю я, — напишем заявление о пропаже.
— А что… если это те люди?
— Тогда тем более надо ехать.
Мы выходим из дома, я смотрю на телефон, стоящий на беззвучном режиме — несколько сообщений от Вики и один пропущенный. Разбираться с ней мне предстоит позже, а пока я молча убираю телефон обратно в карман.
Глава 8. Ева
Дорогу до дежурной части я почти не помню. Адрес Баринов находит сам в телефоне, и едет туда по навигатору, а я тихо радуюсь, что сейчас не одна. Не представляю, как мне пришлось бы переживать все в одиночку, недавнего разговора с участковым хватило, чтобы отбить всякое желание обращаться за помощью в полицию.
Думать о тете рядом с Егором невыносимо сложно, он заполняет собой все пространство, в автомобиле, в моей голове, не оставляя свободного места.
Его знакомый аромат отзывается теплом в животе, и даже сын в его присутствии, кажется, становится спокойнее. Я кладу руку поверх кофты, ловя привычные ощущения.
В отдел полиции я вхожу первой: Егор ищет место, где припарковать автомобиль: небольшая стоянка перед участком забита служебными авто. Уставший дежурный смотрит на меня недовольно, я отвлекаю его от просмотра смешных видео в телефоне.
— Ограбили? — первый вопрос, который он задает в ответ на мое приветствие. Ну почему у них нет хотя бы толики сочувствия? Этот полицейский молодой, здоровый, симпатичный — я не жду от него соучастия, но хотя бы не такого, полного равнодушия, настроя?
— У меня пропала тетя, — я роюсь в рюкзаке в поисках своего и тетиного паспортов, наверное, они понадобятся оба. Жаль, что нет свежих фотографий тети Милы, но я прихватила с собой пару старых полароидных снимков — лучше это, чем ничего.
— Когда?
— Сегодня вечером, — заветные документы, наконец, находятся и я протягиваю их в небольшое окошко в стекле.
— Пфф, гражданочка, — усмехается дежурный, я не могу разобрать по погонам его звание, — приходите через три дня, если ваша тетя не вернется. Тогда и оформим.
Я так и стою с протянутой рукой, но он снова берет в руки телефон, показывая демонстративно, что разговор окончен.
— Но…
— Три дня, — чеканит уже громче, а я растерянно смотрю на него. Какие три дня? За это время может случиться что угодно! А полицейский и слушать меня не желает, прибавляет громкость телефона, будто меня и нет вовсе.
Хлопает дверь за моей спиной, я слышу уверенные шаги Баринова, а следом и его голос:
— Все в порядке? — Егор становится рядом, невзначай касаясь моего плеча. От него исходит аура спокойствия и силы, но этого слишком мало, чтобы я смогла сдержаться.
— Нет, — говорю громко, потому что еще чуть-чуть и у меня начнется истерика. Я столько всего пережила за эти дни, но добивает меня не это, добивает элементарное отсутствие помощи от людей. Почему они все такие черствые, равнодушные? Разве сделали мы с тетей Милой кому-то что-то плохое?
— Нет, меня хотят выселить из квартиры, к нам приходят какие-то бандиты, угрожают мне и ребенку, тетя пропала, а он не хочет брать заявление, потому что не прошло три дня! Ничего не в порядке!
Слезы из глаз льются горячим соленым ручьем, я закрываю лицо ладонями и бессильно опускаюсь вниз, прижимаясь к стене. Сил моих больше нет.
— Гражданка, со словами-то поаккуратнее! — возмущается дежурный, — здесь отдел полиции, а не женская консультация!
От неудобной позы сын возмущенно бьет под ребро, и я охаю от болезненного толчка. Он такой маленький — но такой сильный, и мне становится перед ним стыдно, что я расклеилась. Я — большая и взрослая, это я должна его защищать и быть сильной… Только это так тяжело и так трудно!
— Ева, — Баринов опускается рядом, я вижу его глаза сквозь пальцы, но руки убирать не тороплюсь. Заплаканное лицо, наверняка, раскраснелось, и выгляжу я не лучшим образом, а, впрочем, какая разница? — Сейчас мы все оформим, поднимайся.
Его ладонь, большая, горячая, сжимается вокруг моей руки, которая смотрится крошечной на его фоне. От его прикосновения нестерпимо жарко, но от этого жара хорошо, а не плохо, он успокаивает. Егор помогает мне подняться, а потом отходит, увеличивая между нами дистанцию. Словно боится, что я приму его помощь за желание быть с нами или начну на него вешаться.