- От бабули... - голос Павлухи-длинного дрожал. - Ты не внучек, а боец Красной Армии!
- И ты боец Красной Армии, - Пашка, кажется, наконец-то обрёл некое спокойствие. - А тот, что в машине, сказал - "стройте солдат".
Длинный осёкся. Внимательно поглядел на Пашку - так, словно видел его впервые. И тут же отвернулся:
- Ребят надо похоронить.
Не особо глубокую яму вырыли тут же, чуть в стороне от деревеньки, под старой берёзой. Земля была мягкой, копалось хорошо - оказывается, сапёрная лопатка годится не только для того, чтобы таскать её на боку, отстранённо подумал Пашка. Он работал совершенно механически, не думая, и, похоже, Павлуха-длинный тоже - судя по его абсолютно безжизненному лицу. Ещё бы - они с ребятами, судя по всему, были подразделением... и сейчас он хоронит не просто их - хоронит часть себя.
- Нам говорили про диверсантов, - не выдержал Пашка. Молчание давило ничуть не слабее, чем понимание того, что они в западне. - Политрук рассказывал, что есть у фашистов команды обученных людей. Из бывших белогвардейцев, предателей. Одетые в нашу форму, с нашим оружием - чтобы устраивать диверсии и сеять панику, если война начнётся...
- Что ж ты сержанту не сказал, - совершенно механически отреагировал длинный. - Надо же было наших предупредить, и других...
- А он бы поверил? - меланхолично спросил Пашка. - Ты вот не поверил. Пока не увидел...
Длинный помолчал. Пашка был кругом прав.
Яма получилась тесная и неглубокая - копать что-то более серьёзное было попросту некогда. Таща на себе совсем лёгкое тело лопоухого Петрухи, Пашка думал о том, какая странная, непредсказуемая и коварная штука - жизнь...
Сколько им было, этим пацанам? Лет по двадцать с небольшим. Кто-то из них хотел учиться, кто-то - строить светлое будущее. Кто-то, наверное - защищать страну. Не будет ничего этого - все они легли в безымянную могилу на третий день войны. На третий из почти полутора тысяч...
Постояв над закопанной могилой с полминуты, они нахлобучили пилотки и побрели к дому. И тут Пашку ждал новый облом - ни одной винтовки не было, видимо, диверсанты просто побросали их в свой грузовик. А вот это уже хреново - Пашка не был уверен, что в случае необходимости сможет выстрелить из реального, боевого оружия, но со своей холощёной "трёхой" он чувствовал себя не в своей тарелке. И тёзке ведь не скажешь - придётся фантазировать, как оказался на фронте с бесполезной железякой. А у длинного вопросы, судя по всему, и без того есть...
И ещё один возникнет прямо сейчас. Потому что иначе можно остаться без ног.
- Слушай, тёзка... Помоги портянки намотать.
Павлуха-длинный ничуть не удивился - видимо, проблема была распространённая. Удивился он, когда Пашка стащил сапоги и остался в чёрных тоненьких носках.
- Чему вас там учат, ленинградские, - проворчал он. - В носочках, как школьники... Внучек, ёлки-палки...
Пашка молча проглотил пилюлю - на этот раз прав был длинный. И не поспоришь ведь. Хорошо, что портянки хоть есть, причём новые.
Под руководством длинного портянки Пашка намотал хоть и не с первого раза, но довольно быстро - минут за пять. Ногам сразу стало уютнее - теперь, кажется, можно и полсотни километров пройти.
Вот только куда?
Бойцы вышли из дома, и Пашка ойкнул: уже достаточно рассвело, и по дороге тянулась вереница людей - видимо, тронулись в путь как раз с рассветом. Скрипели подводы - иногда попадались и они, влекомые понурыми лошадками.
Беженцы...
На реконструкциях они тоже бывали. Но выглядели... и так, и не так.
На тех мирных мероприятиях начала двадцать первого века от бредущих людей не веяло такой тоской и безысходностью.
В основном женщины, мужчин совсем мало. На телегах - старики, дети... Одеты кто во что - в основном в какие-то бесформенные, явно деревенские одежды, замызганные и больше похожие на обноски, женщины почти все в платках, иногда мелькают "городские" пиджаки, какие-то нелепые картузы, ермолки...
Большинство даже не обращало на двух Павлов внимания - некоторые скользили взглядом равнодушно, словно по забору или дереву, и молча продолжали свой путь.
- Мама, смотри, красноармейцы, - раздался детский голосок. Пашка увидел говорившего - мальчик лет семи, в помятом матросском костюмчике и сандалиях - тоже городской, наверное, или приезжий. Его тащила за руку женщина - на вид лет тридцати с небольшим, в ситцевом платье и накинутом на плечи платке, с заплетёнными в недлинную косу тёмными волосами. - Мама, зачем мы уходим? Они же спасут нас от фашистов!
Мать, не останавливаясь, бросила на бойцов беглый взгляд - словно ножом резанула.
Пашке захотелось не то что заорать - завыть от бессилия.
Как? Ну как можно им не помочь?
Но и помочь мы тупо не сможем. Нас всего двое, а фашисты если попрут - то танками и мотопехотой. А они попрут обязательно - может быть, уже чрез полчаса-час. Они в этих местах наступали стремительно - даже странно, что мы ещё не в окружении.
Он мельком взглянул на Павлуху - тот бледный, губ почти не видно, зубы явно стиснуты, по скулам желваки играют.
- Тёзка... у тебя семья есть?
- Жена, сын, годик всего... в Калинине.
Калинин... Это ж Тверь вроде. Дойдут туда фашисты? Блин, не помню... Я ничего не помню! Какой от меня толк - здесь? У меня даже винтовки нет.
- До Калинина фашисты не дойдут, - как можно увереннее пробормотал Пашка.
- Конечно, не дойдут, - процедил Павлуха. - Они и до Минска не дойдут. Встретим их на Линии Сталина. И погоним обратно, - до него вдруг дошёл смысл сказанного Пашкой: - Ты что, думаешь, что они могут дойти до Москвы? Да ты... паникёр! Ах ты... ты не дал мне предупредить сержанта! Питерский! Носочки! Память потерял! Сволочь, белогвардейская, недобитая!
Сбитый с ног Пашка покатился по утоптанной земле брошенного дворика. Павлуха навалился сверху, работая кулаками:
- Вот тебе! Окруженец! Питер! Носочки! Я и поверил! Убью!
Он психовал, а потому бил суетливо, неумело, но несколько раз Пашке прилетело весьма чувствительно. Скула горела, под рёбрами саднило, а удары продолжали сыпаться.
И вдруг сверху обрушился водопад.
Это была женщина - та самая, в ситцевом платье. Отшвырнула в сторону пустое жестяное ведро - то, что оставил Пашка дальше по дороге. Посмотрела так, что тот, предыдущий взгляд показался добрым и ласковым.
- Родину защищайте, а не собачьтесь, как два кобеля...
Голос у неё был сиплый, простуженный. Скорее всего, беженцы ночевали в лесу, в лучшем случае у костра, а в платок небось сына на ночь закутала...
Ответа ждать не стала - повернулась и ушла. Два Павла остались сидеть на земле, мокрые по пояс и чувствующие себя оплёванными.
- Уходи, - первым нарушил молчание длинный. Поморщившись, встал, поднял свою винтовку. Отойдя к дому, подобрал амуницию, брошенную, когда пошли копать могилу. - Пока ты не появился, всё было хорошо.
- Ты называешь это "хорошо"? - не выдержал Пашка. С трудом поднялся - всё тело болело. Скула, скорее всего, скоро распухнет. - Тёзка, мы отступаем, и не потому, что я тут появился. - Он чувствовал, что его начинает нести, но сдерживаться сил не было. - Потому что фашисты нагнули пол-Европы. Потому что у них хорошая техника и организация. Потому что мы не ждали, что они нападут. Потому что... - в памяти сам собой всплыл читанный где-то факт, - ...потому что мы разукомплектовали Линию Сталина, чтобы построить новую, на западе. И так ничего и не построили, а на старой границе укрепления оголены. Они возьмут Минск, тёзка, и до Москвы дойдут, и до Питера, но дальше - ни-ни. И погоним мы их от Сталинграда и до самого Берлина...