Носить ребенка – самый стоящий опыт, которым женщина может наслаждаться.
Не понесет носящая ношу другой.
Даже если собрать вместе девять беременных женщин, ребенок все равно не родится через месяц.
Легче ребенка родить, чем его в чреве носить.
Я бледнею, когда он страдает во мне; я больна от его толчков, и я могу умереть от одного движения того, кто во мне и кого я не вижу. Но не думайте, будто я буду чувствовать эту боль, будто он будет привязан ко мне только до тех пор, пока он во мне. Когда он свободно пойдет по дорогам, и даже если он уйдет далеко, ветер, который будет хлестать его, будет рвать и мое тело, и крик моего ребенка сорвется и с моих губ. Мой плач и моя улыбка будут рождаться на твоем лице, сын мой!
Рождение детей замечательнее, чем завоевание, изумительнее, чем самозащита, и так же смело, как любое из них.
Роды – это немного больше, чем набор мускульных сокращений, позволяющих пройти ребенку. Так рождается мать.
В этом мире существует только один крик, содержащий в себе радость, печаль, восторг, агонию, – материнский крик созидания.
Только два раза – при рождении и смерти ребенка – мать слышит свой собственный крик как бы со стороны.
На суше, среди деревьев и кустов, мух, птиц, зверья – роятся люди. Среди миллионов людей и ты произвела на свет нечто. Что же? Стебелек, пылинку – ничто. Оно такое слабое, что его может убить бактерия, которая, если увеличить ее в 1000 раз, предстанет глазу как точка… Но это ничто – плоть от плоти морской волны, ветра, молнии, солнца, Млечного Пути. Эта пылинка – в кровном родстве с колосом, травой, дубом, пальмой, птенчиком, львенком, жеребенком, щенком. В ней заключено то, что чувствует, видит, страдает, радуется, любит, надеется, ненавидит, верит, сомневается, притягивает и отталкивает. Эта пылинка обнимет мыслью – звезды и океаны, горы и пропасти, – все. Что есть содержание души, как не целая вселенная, только в иных масштабах? Таково извечное противоречие человеческой натуры, которая возникает из праха и в которой живет Бог.
Ты родила восемь фунтов воды и два фунта пепла. Каждая капля твоего ребенка была дождинкой, снежинкой, мглой, росой, водой, мутью в городском канале. Каждый атом угля или азота связывался в миллионы разных веществ или разрушал эти соединения. Ты лишь собрала воедино то, что было.
Почти у всех только что родивших женщин лицо становится, хотя бы ненадолго, красивым и спокойным. Должно быть, эта красота материнства пленила великих художников Возрождения – Рафаэля, Леонардо и Боттичелли, – когда они писали своих мадонн.
Ты говоришь: «Мой ребенок». Нет, это ребенок всех – матери и отца, дедов и прадедов. Чье-то далекое я, спавшее среди предков, чей-то истлевший, давно забытый голос вдруг зазвенел в твоем ребенке. Триста лет назад, во время войны или мира, в калейдоскопе перекрещивающихся рас, народов, классов кто-то овладел кем-то – по обоюдному согласию ли, насильно ли, в минуту вожделенья ли, любовного упоения ли, обманул ли, соблазнил ли, – никто не знает кто, когда, как, но Бог записал это в книге судеб, и антрополог уже гадает по форме его черепа или цвету волос.