Я подошла и узнала, что ее малыши загрызли соседских чуть не до смерти, пробравшись тайком в чужую спальню.
— Что же будет, госпожа? — спрашивали меня люди с тоской. — Что за злобных созданий мы привели в этот мир? Даже пламенные не поступают так. Кто они, и что за страшная, неведомая магия живет в их сердце?
— Это темная магия Жизни, что же тут неведомого? — сказала я.
— Но, госпожа, разве могут маги Жизни быть такими? — они столпились вокруг и смотрели на меня огромными, полными страдания глазами.
— Тут нет никаких сомнений. Разве не плодоносит под их руками темная земля? Разве не приручают они с легкостью животных? И разве не сильнее у них женская магия мужской, как бывает только с нами? И магия их питает род, как питает только наша. Это маги Жизни, рожденные для того, чтобы выживать на затемненных землях.
Так я ответила и подумала — возможно, боги разочаровались в нас, и это их новые дети, агрессивные, плодовитые и любимые дети, нам на замену. Но не сказала, а вместо того, найдя взглядом пламенных стражей, обратилась к ним с просьбой помочь слишком добрым магам Жизни с воспитанием отпрысков.
— Ну, это мы завсегда рады, госпожа, — отвечали стражи с немалой охотой”.
Когда вылупки полиняли и превратились в нимф, в селении устроили грандиозный праздник, а Лисиэль решила завести еще выводок от своего лорда. На этом месте я обратил внимание, что давно перестал ассоциировать ее с Ясси — слишком умной она стала для моего милашки.
Последующие годы были заполнены радостью растущего и процветающего селения. Лисиэль с Таэгредом все так же ходили в светлые земли за новыми людьми. А их подданные усиленно плодились, что не так уж и хорошо сказывалось на здоровье магов Жизни и редких светлых эмпатов:
“Сегодня прибежали дети матушки Каисы с ужасным известием, что их родительница совсем умирает. И я поспешила в ее дом, а придя, обнаружила ее на ложе в обнимку с новорожденным выводком. Она была слаба до прозрачности, бесконечные роды истощили ее силы, и не могла она больше встать. Многочисленные ее дети — чем младше, тем более обделенные Силой — со слезами стояли рядом, а пламенный супруг держал ее за руку и смотрел на меня с надеждой.
— Что же ты, матушка, — прошептала я, делясь с ней Силой, — неужели не можешь никак сдержаться и рожать хотя бы раз в год?
Она лишь слабо улыбнулась и прижала к себе крошечный свой выводок.
— Неужели не можешь сдержаться и не изливать свое бесполезное семя в супругу каждую ночь, безмозглый ты остолоп? — рявкнул пришедший за мной Таэгред.
Обращался он к пламенному, но от его окрика мое сердце кинулось вскачь, а дети Каисы бросились из дома, давясь и застревая в окнах.
— Оно само, мой лорд! — воскликнул пламенный, вскакивая. — Кажется, стоит только прикоснуться, и они зарождаются. Вот и сейчас! Ползут… А ведь у нее совсем нет сил, чтобы их удержать и дать подрасти.
Он с отчаянием на лице указал на прицепившиеся к Каисе две нити Тьмы, одна из которых уже проникла своим кончиком в ее светлое тело.
— Лучше совсем их выжечь, — сказал Таэгред холодно.
— Так сделай же это, мой лорд, — воскликнула я. — Иначе она истает, и лишатся дети матери.
Таэгред подошел к ложу, и в руке его вспыхнул кинжал Пламени.
— Нет, вы убьете ее! — воскликнул супруг Каисы, бросаясь на своего лорда, но был усмирен не магией даже, а кулаком.
Я закрыла лицо, не в силах смотреть на то, как пламенные обращаются друг с другом… Таэгред же, держа одной рукой беснующегося супруга Каисы, поддел погруженную нить и осторожно оттянул в сторону. И Каиса заплакала от боли, когда ее светлое тело начало разрываться, и тогда Таэгред сжег нить, а я бросилась залечивать повреждения.
— Повтори то же с неприлипшей нитью, — сказал Таэгред, встряхивая своего воина, — с неприлипшей не должно быть больно.
Так наши люди снова обрели власть над своим телом”.
И я подумал, что все те бесконечно липнущие к Ясси нити могли бы стать выводком, будь у нас жена.
Поселение Лисиэль расширялось и процветало, и через пару десятков лет образовался там уже городок и две деревни. А еще через некоторое время они обнаружили соседей — таких же изгнанников, обосновавшихся за рекой. Шли годы, и вот меж городами потянулись торговые караваны: темные торговали меж собой едой и изделиями, а на запад, в светлые земли, возили “тончайший паутинный шелк”.
“Когда наши дети были малы и пушисты, то язык их был похож на рычание и шипение, и остался он таким даже, когда они выросли. Почти шестьдесят лет я живу с моим темным народом, и изменилось за это время имя мое. Ллосс называли меня первые дети, и так же зовут теперь все, даже возлюбленный супруг мой, пламенный лорд Таэгред, перешедший в мой род. Одиннадцать выводков воспитали мы с ним и лишь недавно решились сочетаться священными узами пред взором богов.
— Не волнуйся за меня. Сила детей Бездны питается прямо из Нее и лишь в малой степени опирается на силу рода, — сказал мне Таэгред, когда я в волнении сжимала его руки перед ритуалом. — Да и не кажется мне, что твой род слабее.
И был мой лорд прав”.
— Предвечная Владычица Ллосс, — прошептала Тиона, отрешенно глядя перед собой. — Так я и знала…
— Предвечная Ллосс была светлой! — воскликнул Никрам ошарашенно, а Эйлах вскочил, и по его лицу было видно, как в его сознании переворачиваются целые пласты истории.
Не знаю, почему до них дошло только сейчас, наверное, слишком многие знания в этой самой истории помешали. Лично я помнил из нее лишь несколько имен и “Лисиэль” давно наложилось у меня на “Ллосс” и наше произношение.
Еще через пятнадцать лет четыре темных города образовали унию, и тогда же пошли первые упоминания о конфликтах и стычках со светлыми городами. И со временем они становились все более ожесточенными.
“Сто лет мы жили в мире, и за это время стала другой темная земля, и образовался новый народ. Но, как сто лет назад я не понимала, за что хотят убить моих детей, так и теперь не знаю, для чего наши бывшие соплеменники пришли сюда с армией. Что они будут делать со своей победой, если она им дастся? Таэгред утверждает, что они просто явились грабить, но мне кажется, за этим стоит нечто большее. Какое-то движение, давняя волна мутных событий полуторавековой давности. Как же жаль, что в те времена мозга у меня было не больше, чем у нимфы, и не могла я уловить их отголоски, даже находясь чуть ли не в центре. А может, это лишь мнительность? Что ж, остается надеяться, что ныне я смогу почуять, откуда ветер несет пожар. Враги наши предложили переговоры, и на них будут и мои бывшие родичи, и бывшие родичи Таэгреда… Получила я даже письмо от своего учителя из школы Золотистого Клена, и странно это, и подозрительно.
Я вижу Таэгреда и сыновей во дворе, и понимаю, что надо идти. Солнце отражается бриллиантами от волос Таэгреда, и синие глаза его горят отвагой и Силой, и возлюбленный лорд мой прекраснее, чем был, когда я впервые встретила его в далекой юности.
Сердце мое заходится тоской и предчувствием Судьбы, и мне не хочется никуда идти, и понимаю я, что грядущая встреча изменит очень многое”.
Дальше ничего не было. Я растерянно поглядел на товарищей и перевернул несколько пустых страниц. И обнаружил еще одну запись, сделанную другим почерком и совершенно другой рунописью: казалось, что автор ее, хоть и являлся сильным магом (притом хаоситом), но был совершенно непривычен к письму. Максимум — к вырезанию памятных надписей на скалах.
— Древнейший вариант скальной рунописи, — прошептал Эйлах.
Руны перед моими глазами прыгали и плыли, не спеша делиться заложенным в них смыслом. А потом угомонились, и я начал читать.
“В тот день на нас вероломно напали прямо во время переговоров, оказавшихся ловушкой. Моя мать стала жертвой заговора — ее считали наши враги сердцем Города и думали, что сломят наш дух, поразив ее.
Эту тетрадь я забрал с тела матери и долго хранил, не открывая. Теперь же оставляю в тайной дарохранительнице первого Храма, заклиная на то, чтобы давалась она в руки лишь нашему роду.