Мы с пламенными переглянулись и заржали, вспоминая пудовые сиськи.
— Вот, Дейнар, я всегда знал, что только в армии мужиками становятся, — сказал мне Эйтан на прощание. — Всего два месяца, а ты из долбаного интеллигента в человека превратился, и про баб поговорить можно и про зарубы.
Сомнительный комплимент, конечно, но что возьмешь с пламенного солдафона.
Я вернулся в гостиную и развалился на диване, притянув себе под бок милашку. Мы немножко потискались и поцеловались, а потом Ясси пискнул, что ему надо быстро записать идею, и я отвлекся на Лэйме.
— Такое ощущение, что ты на детектива учишься, а не речным силовиком собираешься стать, — сказал я, немного понаблюдав за ним.
— Вполне возможно, — слабо улыбнулся Лэйме, а потом вдруг горячо заговорил: — Ты знаешь, Дейнар, вся моя жизнь определялась моей стихией и родом. Поколения моих предков-мореплавателей проложили мне дорогу в жизни, ясную и прямую. Я с детства мечтал о военных кораблях, гордых и прекрасных, как морские птицы. Я всю жизнь положил на эту мечту, и она осуществилась. Ты не представляешь, каково это — быть эмпатом среди пламенных. Постоянно доказывать им, что ты не слабее, что тоже достоин уважения, как офицер, что ты так же тверд и отважен, как и они… Но теперь я думаю, что потратил время и силу на то, чтобы казаться тем, кем не был. Я никогда не буду таким, как вы, я другой. Я не пламенный и не силовик, и меня больше интересуют расследования, чем догнать и арестовать. Так что да, в полиции я предпочитаю корпус Мира корпусу Порядка и… хочу стать детективом.
Судя по всему, светлые эмпаты испытывали те же проблемы с самопониманием, что и темные, причем некоторые умудрялись потратить на поиск себя не пару лет, а пару десятков.
— Круто, — сказал я и погладил Ясси по животику. — Рад, что ты, наконец, нашел себя. А что ты там изучаешь, дело с ампутантами? Неужели его еще не закрыли?
Ясси тревожно вскинулся и завертел головой, словно желая что-то сказать, но не решаясь.
Лэйме же рассказал, что расследование по этому делу все еще ведется, полиция прослеживает дальние контакты преступников, и стажерам даже повезло принять в этом участие.
— Жаль, конечно, что их так рано казнили, некоторые новые обстоятельства требуют повторного допроса, — покачал головой он. — Но, впрочем, это был необходимый политический шаг… Чтобы успокоить несущуюся волну народного гнева, — он сухо усмехнулся, как будто слова про народный гнев значили для него нечто большее, чем, например, для меня.
— Тоже считаешь, что родовое право надо срочно поменять? — спросил я, с намеком ущипнув милашку за бок.
Лэйме не особо участвовал в недавней политической дискуссии, так что мне было интересно — принимает ли он сторону моего радикала Ясси или же мою.
— Нет, нынешнее законодательство мне кажется достаточно справедливым и сбалансированным с традициями, если и нужно менять, то не глобально, а частности, — ответил Лэйме, демонстрируя консерватизм, достойный каждого порядочного полицейского. — А вырождающиеся подонки встречаются независимо от законодательства, особенно в обществе темных, так легко переходящих грань зла. И обязанность полиции — этих подонков уничтожать.
— Грань зла? — обиделся я за темных. — Очевидно, светлые обычно переходят грань добра, и она лежит примерно в той же области, что и наша грань зла.
— Возможно, — пробормотал Лэйме, опуская глаза.
— Темным нравится, когда негодяи заслуженно страдают. А как к этому относятся светлые эмпаты? Ты же был на той казни, Лэйме?
— Я отключил эмпатию и закрыл глаза, — Лэйме посмотрел на Ясси (отчего-то красного и пыхтящего) и прибавил: — Я и Ясси это советовал, но он… не последовал совету. Мне интересно, Дейнар, а что чувствуют хаоситы в таких случаях?
— Я два раза видел, как умирают люди, и каждый раз испытывал короткое тошнотворное ощущение, не в сам момент, но при воспоминании. Но я никогда не присутствовал на казни, это были сражения.
— А ты знаешь, что среди виновных первой степени, которых приговорили к казни, был один хаосит? И он был единственным, кому ее предложили заменить пожизненным армейским контрактом. Оказывается, таковы древние, еще орденских времен, законы. Хаоситам преступления против личности не вменяются в первую степень.
— Ну и правильно! — сказал я. — Тот хаосит наверняка был просто предан своему роду или клану, не получая ни удовольствия от жестокости, ни творя ее намеренно. Армия и пожизненный позор будет ему достаточной расплатой за неспособность применить мозг. Еще бы они судили хаосита так же, как и темных, наша стихия совсем другая, как и ее преступления.
Лэйме открыл было рот для ответа, но внезапно из-под моей руки вывернулся и подскочил Ясси.
— Вы! Вы! — воскликнул он, полыхая щечками, сверкая глазками и потрясая кулачками: — Ретрограды! И с кем я живу! Полицейский до мозга костей! “Найти и покарать, но ничего не менять”, — он погрозил кулачком Лэйме, а потом гневно обернулся ко мне: — А ты… ты! Тебя волнует справедливость только тогда, когда она касается тебя! У-у-у!
На этой негодующей ноте он подпрыгнул и вылетел из гостиной куда-то в сад, громко стукнув створками на веранде.
— И что это было? — я с недоумением обернулся к Лэйме.
— Очевидно, Ясси не хватает любви, — пробормотал Лэйме неловко. — Он мне говорил, что ты его стал меньше любить.
— Ничего себе, меньше! — возмутился я, вставая. — И по-моему, тут дело вовсе не в любви, а в том, что у кое-кого завелась слишком активная гражданская позиция, и теперь она бурлит в заднице и вызывает истерику.
Я вышел в сад — искать своего милашку-экстремиста, и услышал, как Лэйме тихо сказал мне вслед: “Счастлива та страна, где эту позицию можно отстаивать”. И эти слова мне снова о чем-то напомнили, словно о забытом сне.
Может, и прав был Лэйме насчет любви? Вдруг милашке перестало хватать моей любви, и, став магом разума, он захотел большего? Может, теперь его надо не просто гладить, целовать и говорить “я тебя люблю”, когда он плачет. Может, надо ему втирать что-нибудь в стиле Таэгреда эль Эраиссэ, первого магистра Ордена и мужа Предвечной Ллосс? Что-нибудь, типа “я счастлив и не прошу у богов большего”? Или, ахахаха, что-нибудь из Эйлаховых романсов: “Любить иных — как в горле ком, а ты прекрасен без извилин”…
Я почувствовал, что Ясси сидит у своего алтаря с фритюрницей, и поспешил к нему.
========== 87. ==========
На небольшой площадке перед алтарным гротом Ясси вырастил настоящий коврик мягкого густого мха — он был разноцветным и с крошечными цветочками. И теперь Ясси сидел на своем коврике и горько рыдал, пряча личико в ладошках. Я, признаться, думал, что он будет гневно жаловаться своим богам на ужасных ретроградов, и потому слегка растерялся.
— Не реви, милашка, — я погладил его вздрагивающую худую спинку, а потом притянул к себе для объятий. — Я тебя люблю.
Увы, эти некогда волшебные слова ныне не помогли, и Ясси заплакал еще горше. “Прости, — лепетал он сквозь рыдания, — прости, Дейнар, что я на тебя ругался и обзывался…”
— За что простить? Ты все верно сказал, — я приподнял его личико за подбородок и посмотрел в полные слез глаза, — меня действительно не волнуют абсолютно ни политика, ни законы. До тех пор, пока они меня защищают, а не гонят. Меня волнует технический прогресс и тайны магии. У всех людей свое предназначение, милашка, ведь я же не требую от тебя познаний, например, в теории сопряжения стихий и материи.
— Прости, — печально всхлипнул Ясси, и я снова его обнял. — Но ты же все равно меня любишь, Дейнар? Ты же правду сказал… что любишь? Хоть я и совсем не такой стал, каким ты меня так любил, что мы могли целыми днями и ночами кувыркаться? Твоя любовь уходит… А теперь у нас и разные политические взгляды…
Я закусил губу чуть не до крови, пытаясь справиться с приступом идиотского ржача. Но я же не виноват, что милашка так смешно изъясняется! А Ясси судорожно вздохнул и поднял голову, робко заглядывая мне в лицо. Слава богам, что я к тому моменту успел совладать с собой.
— Моя любовь не уходит, она останется со мной и с тобой всегда, Ясси. Я полюбил тебя погасшим отверженным, так же любил и тогда, когда ты снова воссиял золотом магии Жизни. Люблю и сейчас, когда ты расцветаешь белым светом магии разума. Боги дали мне тебя, и я не прошу у них большего, — ловко ввернул я цитату. А потом поправился: — Не то, чтобы мне больше ничего от жизни не надо было, милашка, просто все остальное будет меньшим. Самый большой торт, главное блюдо, уже со мной, а все остальное — приятные закуски.