— Откуда это все стало известно? — спросил я.
— Магистр лично допросил пленных вырожденцев.
— И не побоялся колдовства! — вставил Румил.
— Да, он сказал, что хорошо избитый маг разума опасности не представляет, — засмеялся Иргон, — и что слаб человек, в котором не горит Пламя, и легко ломать давно поломанное.
— Что значит “давно поломанное”? — спросил я, хотя уже догадывался, что Тэргон имел в виду, и от этой догадки мне становилось не по себе.
— Не знаем! — радостно ржали пламенные. — Брат-магистр иногда говорит столь загадочно — как будто не с людьми, а с богами.
Тэргон снова обсуждал что-то со своими товарищами, и среди них я увидел не только его высокородных друзей-заговорщиков, но и полицейского, говорившего недавно о зле убийства невиновных, и желчного майора-инженера, не умеющего себя держать на публике. Удивительно все же, как похожи были светлые на нас — я провел здесь всего пару дней, а уже мог различать пламенных по породистости. И полицейский и инженер происхождением явно не блистали.
— Мы отвезем Эйлаха домой, — сказал Никрам, когда Тэргон подошел к нам, оторвавшись от планов покорения мира.
— Зачем? — он потер висок, как будто пытаясь избавиться от боли. И мне на миг стало неловко: мы с Никрамом были словно папочки, прибежавшие со своим единственным и горячо любимым шариком к патриарху большого рода во время эпидемии. Наш шарик заболел белой чумкой и умирает, а у него на руках десятки больных выводков.
— Наши доктора ему помогут. И младший муж Дейнара, — сказал Никрам. — Мы сядем на Восточный экспресс, а потом перейдем границу у Аранского нагорья.
— А ты, Дейнар? — Тэргон посмотрел на меня, словно догадавшись о моих сомнениях.
Я несколько секунд молчал, пытаясь облечь свои сомнения и предчувствия в слова, а потом сказал:
— Я провожу Никрама и Эйлаха через границу, и вернусь сюда. Без Тионы и Инссара дела наши не закончены.
— Хорошо, — Тэргон снова прижал пальцы к виску. — Что же касается Эйлаха… вряд ли ему помогут у нас. На него не наложили узы разума, как на солдат, его просто искалечили, желая понять, что же он такое и как с такими справиться. Я видел последствия подобного и, поверьте, необразованные маги Жизни не могут вернуть этим людям разум. А Ясси, увы, как бы он ни был талантлив, всего лишь подающий надежды самоучка, а не выпускник академии.
— И что же делать? — Никрам сжал кулаки. — Неужели нет способа?..
— Скорее всего нет, — сказал Тэргон. — Мы пришли слишком поздно. Но если нам удастся найти единомышленников среди образованных магов разума, то шанс появится. Небольшой. Решайте сами, где он больше. Я не знаю.
— Проклятье, — прошептал Никрам, зажмурившись, и я положил ему руку на плечо:
— Мы останемся.
Тэргон кивнул нам и снова отошел к своим товарищам. “А что если эти ублюдки вынесут тебе мозг прямо на императорском приеме? Сколько их там будет, все высшие чины храма!” — сказал Орэс, как будто продолжая прерванный разговор. “Тогда вам не понадобится более никаких поводов и доказательств”, — услышал я ответ Тэргона перед тем, как двери захлопнулись.
Никрам остался тусоваться с адъютантами — тех постоянно посылали с какими-то поручениями, и я знал, что он убивает время на эти чужие нам игры потому, что боится возвращаться к Эйлаху.
А я спустился в подвалы, туда, где держали преступников — захваченных при разгроме дворца магов разума. Нет, меня вела не жажда мести — был ли смысл мстить одним из многих? Вот если бы я узнал, что кто-то из них лично приложил руку к нынешнему состоянию Эйлаха…
Мне хотелось понять, как из магов Жизни, этих живущих состраданием и любовью милашек, получаются твари, способные обречь живого человека на участь хуже смерти. Что изломало их? Вдруг и мой Ясси станет когда-нибудь таким, а его золотой свет превратится в мертвенно-белый? Как жаль, что сын Предвечной Ллосс не писал о цвете ее ауры в последние годы.
Камеры преступников охраняли двое режущихся в кости солдат. В углу караулки мигал телевизор: показывали какой-то концерт. Увидев меня, солдаты отложили кости и с ленцой встали по стойке “смирно”. Старшим офицерам они отдавали честь гораздо проворнее.
— А правду говорят, что храмовники наложили на нас какие-то рабские узы, ваше благородие? — спросил один из них, отдавая мне ключи.
— Правда, — ответил я.
— Вот же гадищи, чтоб их темные раком драли! — с чувством выругался он. — Ну, вы там осторожнее с этими, ваше благородие, говорят, звери настоящие, отродья зла, нам даже заходить к ним нельзя, чтоб не склонили, значит.
Едва я вышел, они снова застучали костями, и один сказал другому, не особо понижая голос: “Молоденький какой офицерик, небитый”. А другой отозвался: “Ага, симпатяжка”. Извращенцы проклятые! И что означает “небитый”?!
Четверых пойманных магов разума бросили в одну камеру, связав руки и нацепив намордники — очевидно, купировали таким образом возможность колдовать. Услышав лязг двери и мои шаги, они отползли, прижимаясь к стене и слепо крутя головами в намордниках — все, кроме одного, скорчившегося клубочком чуть ли не посреди камеры. Кто-то испуганно заскулил. Я подумал, что без возможности говорить и сиять глазками, нагоняя свои мороки, они беззащитнее детей.
Скулил тот, что лежал на полу, и я склонился над ним. Он был весь в синяках и кровоподтеках (“хорошо избитый маг разума опасности не представляет”). Я перевернул его, усаживая на полу (он крупно вздрагивал под моими руками), и снял намордник. Это оказался тот самый тип, заколдовавший нас с Иргоном. Теперь выражение брезгливого любопытства исчезло с его лица, сменившись страхом и каким-то детским недоумением.
— Как все меняется, правда? — сказал я. — Теперь моя очередь спросить, что ж ты за тварь такая.
Он облизнулся и хрипло прошептал:
— Пить…
Я оглянулся и увидел в углу кувшин на цепи. Ценная вещь, особенно учитывая связанные руки и намордники. Маг разума глотал воду так жадно, как будто не пил несколько дней, а не пару часов.
— Спасибо, — сказал он, напившись, и его глаза блеснули мягким светом, а голос прозвучал так вкрадчиво… Я встряхнул его за шиворот и процедил:
— Оставь свои штучки, понял? Или мало получил?
Его личико снова исказилось страхом. Его волосы были серовато-рыжими, а глаза — просто серыми. Слишком тонкие черты лица, тонкие бледные губы — мерзкая серая моль, совсем не похожая на моего Ясси.
— Мои товарищи, — сказал он тихо, — они тоже хотят пить. Пожалуйста.
Я отпустил его и напоил его трех товарищей, заглядывая каждому под маску. Все они казались мне ужасно противными.
В двери с грохотом ударили:
— Ваше благородие, поступил приказ выводить преступников, — рявкнул солдат, не заходя в камеру.
Я встревожился — пламенным ничего не стоило приговорить тех, кого они считали виновными, к смерти. Я бы и сам отнесся равнодушно к известию о казни этих четверых, если бы только что не поил их водой и не заглядывал в глаза. Но сейчас мне подумалось — тянет ли их вина на смерть? Возможно, все, в чем они провинились, это допросы с пристрастием.
Но их не казнили — просто отправили вместе с Тэргоном в императорский дворец.
========== 108. Нимлот ==========
Лэйме чуть не свалился с кровати, пытаясь наяву сбежать от своего сна.
— Эй, что тебе привиделось? — Эйтан перехватил его поперек живота и притянул к себе.
Лэйме снился кошмар с Тэргоном в главной роли: будто тот явился к нему домой и заявил, что Лэйме давно не мылся, и в этот момент Лэйме обнаружил, что живет вовсе не дома, а на съемной квартире Тэргона, в проклятых Тьмой трущобах, и Тэргон потащил его за шиворот в ванную и принялся поливать там из душа…
— Ничего особенного, — выдавил Лэйме, тяжело дыша.
— И поэтому ты кричал “оставь меня, только не ванная”? — прошептал Эйтан ему на ухо, и Лэйме поежился.
Пламенные (как и хаоситы) были чудовищно ревнивы, но ревновали преимущественно друг к другу, как успел заметить Лэйме. Дейнар мог с абсолютным спокойствием смотреть, как Ясси обнимается с темными и целует их в щечки, но аж в лице менялся, стоило тому заговорить с пламенным. Кортэн отгонял своих мужей от Эйтана, а Эйтан бесился, когда Лэйме упоминал Тэргона. И ревновал к Дейнару. Лэйме полагал такое отношение следствием непрошибаемого высокомерия детей Бездны: они ни в ком, кроме друг друга, не видели соперников.