Около автобуса пламенные взяли Ясси в клещи и, ловко отделив ото всех, запихнули в кабину. Ясси поерзал, устраиваясь между ними — конечно, сиденье было рассчитано на троих, но пламенные же такие здоровые!
— Может, я лучше с остальными? — робко предложил он.
Эйтан щелкнул его по лбу:
— Ты что там на площади на меня глазками сиял? По-нормальному сказать не можешь, без штучек?
— Я не специально, они сами! — пролепетал Ясси, потирая лоб. — Сами сияли, простите. Пожалуйста, — он виновато свел брови, переводя взгляд с сурово нахмурившегося Эйтана на не менее сердитого Кортэна. — Просто… просто вы слишком чувствительные стали, а я ничего такого же!…
— Ладно, мелкий, — простил его Эйтан и потрепал по волосам. А Кортэн дружелюбно притиснул за плечи.
И Ясси прислонился к нему и закрыл глаза — он так мало спал в последние дни — и, как всегда, во сне он увидел Дейнара, будто бы тот ехал с ними, обнимал Ясси и смотрел в окно.
Автобус резко затормозил, и Дейнар исчез. Светлые, путаясь в словах, что-то пели в салоне. Кортэн листал газету и иногда с выражением зачитывал оттуда отрывки.
— “Наконец, мы, южане, наконец, я лично могу встать с колен, благодаря безмерной милости владычиц”, сообщает нам достопочтенный Куршос из рода Нисксс, — со смешком прочитал Кортэн.
— Старина Куршос встал с колен? Зачем? — хмыкнул Эйтан, закладывая лихой поворот. — Чтобы успешно переквалифицироваться из жополиза в хуесоса, с колен вставать не надо.
Ясси, не сдержавшись, засмеялся — этот Куршос был общественным деятелем, и действительно отличался редким властопоклонничеством. Пару раз он заходил к ним в гости и один раз ему не повезло напороться на парочку пламенных.
— Как ты можешь такое говорить, Эйтан, может, человек искренен в своих чувствах, может, в первый раз в жизни власть повернулась к нему лицом!
— Лицом? — заржал Кортэн. — Жжешь, Ясси, жжешь и пепелишь без огня.
— От молодца, — ухмыльнулся Эйтан.
Ясси закрыл лицо ладонями и сделал вид, что снова заснул. И увидел новый сон: Дейнар гладит его между ног и предлагает со значением: “Переквалифицируемся?”
Они возились с обустройством светлых до поздней ночи, и почти все пламенные и множество темных родичей приехали им помогать. Только Лэйме не появился, отговариваясь срочным дежурством.
— Ну, как они там? — спросил он, когда Ясси и Эйтан вернулись.
— Хорошо, — улыбнулся Ясси, глядя, как Лэйме нервно теребит бумажную салфетку и рвет ее на мелкие кусочки. — Они были так счастливы.
— А как… родина? — спросил Лэйме тихо.
— Плохо, ужасно плохо, — сказал Ясси, глядя на него с сочувствием: ужасно видеть, как старые призраки (временно!) побеждают близкого человека. — Аварии, твари, гниль. Техническая катастрофа. И еще кордоны везде.
— Поэтому гуманитарной катастрофы нет, — сказал Эйтан, заглядывая в духовку, — потому что кордоны, сам понимаешь.
— Ясно, — сказал Лэйме тихо.
— И никак, никак не помочь, — сказал Ясси.
Эйтан поставил на стол противень с мясным пирогом.
— Попьем чаю, да? — поднял брови Ясси.
Лэйме разорвал салфетку на совсем мелкие кусочки и накрыл получившуюся кучку ладонью. Эйтан взял его за эту ладонь и переплел пальцы. Ясси побежал заваривать чайник.
========== 110. Ночь темна ==========
Перед императорским дворцом больше не стояли полки — только офицерские отряды. Пламенные были людьми действия, немедленного и решительного, и оттого я, добираясь сюда, не увидел ни одного младшего чина. Все были заперты в казармах.
Ни нас с Никрамом, ни наших высокородных приятелей в кортеж магистра не пригласили. “Куда? — сказал Орэс и прибавил, обращаясь к Тэргону: — А не запереть ли сие предприимчивое юношество в казарме?” Тэргон лишь ухмыльнулся, и про нас забыли. А мы сперли военный грузовик из ближайшего гаража (никому из местных служак и в голову не пришло нам возразить) и помчались в центр. На кабине грузовика была установлена зловеще поблескивающая конструкция — мощный боевой амулет — и рыжий пламенный (его звали Игнион), забравшись туда, заставлял его переливаться Пламенем. И в шутку наводил на редкие автомобили и еще более редких прохожих на улицах. Я сидел рядом с ним и сквозь треск и вой Пламени слышал, как он говорил “бабах!”. И как веселились остальные наши товарищи. Прохожие поспешно прятались по углам, а машины прижимались к обочинам.
— Как прелестно, — негромко сказал Никрам, — как трепещет и рвется сердце — словно домой попал, в родной удел.
Я покосился на него с легким удивлением. Нет, я, конечно, знал, что южане ревностно хранят у себя традиции предков (а именно: людоедский орденский уклад), но никогда не предполагал, что Никрам их осуждает. Мне всегда казалось, что наоборот — гордится суровостью духовных скреп Юга. Хм, может, и тогда, в первом храме, он глумился вовсе не над несчастными потомками храмовых служек, застрявшими в позапрошлом веке? И все эти его рассуждения о черни были типа иронией? Или он сильно изменился за эти полгода. Но сейчас об этом было спросить невозможно, потому я сказал лишь:
— Да, брат, орден глядит на нас сквозь века.
На площади мы обнаружили, кстати, не только пламенных офицеров, но и просто светлых эмпатов из военных, причем было достаточно много полицейских. Да уж, те полицейские чины, утверждавшие, что если запереть пламенных солдат в казармах, то полиции не останется, судя по всему, просто не держали своих коллег-эмпатов за коллег.
Все присутствующие пламенные ждали торжественного выхода первых людей империи: императора, великого магистра ордена Пепла и Пламени и наместника Невидимого Храма. Новый магистр должен был публично принести клятвы верности императору, а также подтвердить статус ордена как воинства Невидимого Храма. А еще Тэргон перед клятвой должен был сказать кодовую фразу, которую знали только некоторые старшие пламенные. Фраза должна была сигнализировать о том, что храмовники его не заколдовали, — короче, зловещий шпионский детектив, не хуже чем у темных в кино.
— И вот, господа, захожу я, таким образом, в лес, а там стоит эдакое амбре, — скалился неподалеку пламенный, обращаясь к нескольким эмпатам, судя по форме — императорским гвардейцам.
Те настороженно молчали, никак не реагируя на драматическую паузу.
— Так что же дальше, брат? — выручил рассказчика другой пламенный.
— Ну, так я тоже постоял. Амбре стоит и я с ним заодно, — сказал тот, и пламенные радостно загоготали.
Я поднял глаза к небу — Бездна, всегда висевшая на грани яви в светлой столице, в этот час была особенно близка. Низко кружились летательные аппараты и рычали машины на соседних улицах. Пламенные сосредотачивались по краям площади и разбивали группы эмпатов, явственно пытаясь установить позиционный контроль. Эмпатов было много, слишком много, и даже мне было очевидно, что столкновение двух группировок обернется кровавой баней. Впрочем, какое мне дело было до грызни светлых за власть? Все, чья судьба меня здесь волновала, были хаоситами или пламенными, а в преимуществе ордена я не сомневался и Бездны не боялся (в ней меня ждал собственный дракон — не вынесет, так сожрет).
Император все не выходил, и напряжение росло. Мы с приятелями принялись пробираться к центру событий — возвышению около дворца. Почти у самой цели к нам вдруг подскочила смешно одетая девчонка и сунула мне в морду микрофон. За спиной у нее маячил парень с камерой.
— Что вы чувствуете в преддверии явления солнцеликого императора, господин офицер? — чирикнула она, и я с легким недоумением опустил на нее взгляд. Что бы такого сказать — одновременно значительного и бессмысленного, чтобы отвязались? Или просто сделать вид, что я их не заметил?
— Ночь темна и полна ужасов, — сообщил я, цитируя проевший мне мозги курс литературы. И даже удивился, как легко и красиво легли эти слова на язык светлых.
Художественные книги в школе я никогда не читал (мне их пересказывали желающие услужить одноклассники), но некоторые фразы остаются с вами всю жизнь, даже если вы и не помните их значения, — их повторяют все.